Капля крови
Шрифт:
Вот-вот должны взорваться снаряды. Впрочем, танк расстрелял почти весь боекомплект. Лейтенант вспомнил, что недавно передал на этот счет радиограмму — на стеллажах оставалось с пяток снарядов, не больше.
К счастью, вечер выдался безветренный.
Дым долго не расходился, и Пестряков с лейтенантом успели оттащить Черемных от танка на порядочное расстояние.
До ближних домов уже рукой подать, да вот воздуха не хватило Пестрякову. Пришлось сделать передышку, чтобы не задохнуться.
И Пестрякову стало неловко оттого, что он все время сердился и ворчал на товарища по несчастью.
— Вы уж, товарищ лейтенант… — Пестряков оборвал фразу и сменил тон на шутливый: — У вас там на грудях, наверное, целая Рация запрятана. Отстукайте шифровку… Вызвали бы начальство. Узнали, куда нам податься…
Лейтенант взялся за обрывок шнура, запихнул его в карман, одернул куртку, которая сильно топорщилась на груди, и пробормотал что-то невнятное.
Они снова подхватили Черемных и понесли.
Чем дальше отходил лейтенант от своего танка, тем неувереннее чувствовал себя.
А Пестряков, наоборот, чем ближе подступал к домам окраины, тем все больше обретал уверенность. Опытный разведчик, он привык действовать в темноте и часто в одиночку вести бой в населенном пункте.
За спиной гремели очереди автомата, но пуль слышно не было. Может, это только он, глухая тетеря, пуль не слышит?
Странно, что фашисты не ведут прицельного огня… Не могла же их надолго ослепить та ерундовская дымовая шашка!
Пестряков вслушался еще раз. Да ведь это не противника автомат такой голосистый за спиной распинается! Наши очереди гремят! Наш автомат заставил замолчать фаустников! Так и сыплет очередями, так и сыплет!
«Откуда же ты взялся, друг, да еще такой прилежный?»
Сомнений больше не было: кто-то из своих прикрыл огнем эвакуацию раненого, кто-то помог им добраться до спасительной, милосердной темноты.
Как только лейтенант и Пестряков достигли окраинной улочки, они снова сделали остановку — бережно положили раненого на тротуар возле дома с витриной чуть ли не во весь фасад. Стекло витрины было выбито, и на зеркальных обломках дрожали багровые отсветы пожара.
То была витрина кондитерской. Гарь не могла заглушить вкусных ароматов: пахло чем-то сдобным, сытным, соблазнительно аппетитным.
Пестряков понимал: не время и не место делать сейчас привал. Но как
Оба стояли возле своей тяжкой, безмолвной, но живой ноши.
Пестряков прислонился к раме витрины и не мог отдышаться. Он стоял, обратив лицо на восток, в сторону горбатого моста, вглядываясь в сполохи боя, напряженно вслушиваясь в его шумы и понимая, что многого не слышит.
Лейтенант посмотрел назад, туда, где дымился танк.
Зарево слабело. Наверное, в танке уже взорвалось и сгорело все, что может взрываться и гореть.
Потом, следуя примеру Пестрякова, лейтенант тоже стал смотреть на восток.
Сейчас, в полутьме, стали лучше видны ракеты переднего края. Они то отвесно взвивались вверх, то летели полого, над самым горизонтом. В свете горящих ракет лейтенант отчетливо видел дымки только что отгоревших. Ракеты перекрашивали небо и землю то в зеленый, то в желтый, то в красный, то в мертвенно-белый цвет. И, послушные ракетам, черепичные крыши все время меняли окраску, будто какие-то расторопные кровельщики успевали перекрыть все крыши зелеными, желтыми, красными, белыми черепицами.
Пестряков вспомнил условные сигналы. Сегодня вечером желтая ракета означала «свои войска», красная — «противник».
Зловещим созвездием повисли красные ракеты на восточном небосклоне.
— Может быть, прорвемся? — несмело предложил лейтенант.
Он нагнулся к раненому и повел могучими плечами, как бы заново примеряясь к ноше. А ноша всегда становится более тяжелой, когда раненый теряет сознание.
— Это с нашим-то багажом?
— Может быть, все-таки донесем? — еще более робко спросил лейтенант.
— Куда донесем-то? К Гитлеру в лазарет? Там быстро вылечат!
— Огонь чересчур плотный, — произнес кто-то рядом в лейтенантом. — Только брызги от вас останутся. Тут налегке не знаешь, как просочиться…
Лейтенант резко повернулся на голос. Он прозвучал неожиданно, как выстрел над ухом.
2 На тротуаре стоял солдат — низенький, в длинной, до пят, шинели, в большой каске, с автоматом поперек груди, с гранатами на поясе и пустыми ножнами от кинжала.
Пестряков увидел солдата, едва тот приблизился, убедился, что это свой, и остался стоять в прежней позе, прислонившись к раме разбитой витрины.
— Ну что там? — Пестряков кивнул в сторону моста.
— Фриц там минерами командует. Голос у него хриплый, противный…
«Ишь ты, даже голос расслышал», — позавидовал Пестряков.
Лейтенант теперь не отрывал взгляда от моста:
— Но где же выход?
— Спрятаться, пока темно! — В голосе Пестрякова прозвучали повелительные нотки.