Капля воды - крупица золота
Шрифт:
— Да умом-то она все понимает. А душу очистить от старых пережитков не легче, чем железо от ржавчины. Я примечал: глянет она на Марину — и лицом затуманится. Хотя говорила, что доверила бы Марине даже свою жизнь, не то что сына.
Секретарь принес Бабалы телеграмму. Пробежав ее глазами, он нахмурился:
— Да, Маркс прав…
Мухаммед шутливо спросил:
— Что, телеграмма — от Маркса?
Бабалы швырнул телеграмму на стол:
— Маркс говорил: жизнь есть борьба. Меня, как говорится, вызывают на ковер.
Он стукнул кулаком по столу:
— И это в то время, когда
— От кого телеграмма-то?
— Из министерства. Я должен срочно вылетать в Ашхабад. Весы шайтана! Вместо Того чтобы встретить на станции Аджап — я вынужден буду отбивать атаки замминистра и Меллека Веллека. Уж подозреваю, что меня ждет… Бедные мои ребра, опять вам трещать от нечестной хватки всяких мерзавцев!
Мухаммед покачал головой:
— Ай-яй, Бабалы, не узнаю я фронтового товарища. Помнится, на войне мощь врага порой вдесятеро превосходила наши силы, и ты тогда не раскисал, не поднимал вверх руки…
— Как ни странно, Мухаммед, но на войне все проще. Ты стоишь лицом к лицу с врагом, которого ненавидишь, который топчет твою землю, и знаешь, что должен или одержать над ним верх, или погибнуть во имя великой цели. Там — два полюса, и борьба идет в открытую. А тут… Тут вроде противник твой преследует ту же цель, что и ты, печется, на первый взгляд, о благе родины, благе народа. Больше того: он тебя пытается выставить самодуром, игнорирующим народные интересы! Такой противник — хуже туберкулеза, который точит человека исподволь, незаметно. Пусть он меня и не свалит, но он мешает мне честно выполнять мой долг перед народом, и это горше всего, Мухаммед! Я бы не переживал так, если бы нужно было, подпоясавшись, выйти в круг для честной, открытой борьбы, где побеждает — сильный. А тут… мне придется оправдываться, стоя перед Меллеком Веллеком, счищать с себя грязь, которой он будет меня поливать.
— Бабалы, к золоту, говорят, не пристает ржавчина,
— Слабое утешение. То — к золоту… А я ведь не без греха. Можно найти у меня и промашки, и ошибки.
— Не ошибается тот, кто не работает.
— Тогда, значит, Меллек Веллек — безгрешен. Тем легче ему на меня наседать.
Мухаммед в упор посмотрел на Бабалы:
— Хватит плакаться, Бабалы Артыкович. Выше голову! Если, по Марксу, жизнь — борьба, так надо быть готовым к этому.
— Обидно понапрасну тратить силы, которые ты мог бы приложить к более полезным делам. Но я не думаю сдаваться без боя, ты за меня не волнуйся.
— То-то же.
— Черт, как же с Аджап-то быть? Я ведь обещал встретить ее, а вместо меня она увидит на перроне моего шофера. Вот незадача!
У Бабалы поднялись вдруг брови:
— Обернись-ка, Мухаммед! Взгляни, кто к нам пожаловал! Вот уж действительно легок на помине.
Мухаммед повернул голову — и увидел Аннама, стоявшего в дверях с опущенной головой, потерянным видом. Он походил на борца, проигравшего важную, решительную схватку.
— Ну-ка, подойди, — подозвал его Бабалы. — Здравствуй, герой. Что-то ты не похож на счастливого жениха.
Аннам, приблизившись к друзьям и не поднимая глаз, тяжело вздохнул.
— Говори — что стряслось?
Словно через силу, Аннам сказал:
— Грех жаловаться на родную мать, но я прямо не
— Опять скандалит?
Аннам кивнул:
— Связала свои пожитки, говорит — в аул уеду.
— Какая это ее муха укусила? — спросил Мухаммед.
— С мамой Марины повздорила. Надия-эдже пошутила: мол, Аннам теперь мой сын, после свадьбы заберу его в Белоруссию. А мать на дыбы: я, говорит, знала, чем все кончится, русская последнего сына у меня отбирает! И пошла, и пошла… Такого ей наговорила! И Марине заодно досталось. Все в слезах, я встрять попробовал, так мать и на меня накинулась. Ну, я сказал, что сам уйду, и — к вам. Я знал, что Мухаммед здесь. — Голос его звучал совеем беспомощно: — Что делать, Бабалы-ага, Мухаммед-ага?
Те не успели даже переглянуться, как дверь распахнулась, и в кабинет ворвался еще один неожиданный посетитель — Саша.
Мухаммед рассмеялся:
— Ну, кажется, вся моя бригада в сборе! Того гляди, сейчас заявятся и Марина с матерью, и Бостан-эдже.
— Хорошо вам шутить, — с обидой сказал Аннам. — А у меня свадьба расстраивается.
— Успокойся: все в порядке, — прервал его Саша. — Я как раз за тобой.
Мухаммед посмотрел на него вопросительно:
— Кто тебя послал за Аннамом?
— Сама Бостан-эдже. Верни, говорит, моего сыночка. Погляди, нет ли его у Бабалы-ага, к нему все со своими бедами ходят. Я, говорит, для Аннама на все готова. Уж так причитала — мы всей бригадой ее утешали. Надежда Глебовна извинилась перед ней за свою шутку, помирились они, и обе стали меня просить разыскать Аннама хоть на краю света.
Бабалы еле сдерживал улыбку:
— Мухаммед, не будем дожидаться, пока сюда действительно явится Бостан-эдже. Поторопись-ка со своими нукерами на участок. Успокой Бостан-эдже. Передай ей привет от меня, скажи, что я буду на свадьбе со всей своей строительной армией.
Мухаммед обнял Аннама и Сашу за плечи;
— Пошли, друзья. До скорой встречи, Бабалы!
Аннам, вывернувшись из-под его руки, шагнул к Бабалы:
— Бабалы-ага, это она сейчас образумилась, а вернусь я — опять что-нибудь выкинет.
— Не бойся, не выкинет, — сказал Мухаммед. — Я теперь знаю ее слабую струнку. Как она вскинется снова, так я спрячу тебя куда-нибудь, скажу: у Аннама лопнуло терпение, он от горя и злости совсем уехал из республики. Скажу: на Дальний Восток. Или, еще лучше, на Северный полюс. Тут она сразу мягкой- сделается, как кожа, смазанная жиром. Пошли, ребята, пошли!
— Успеха вам! — крикнул им вслед Бабалы.
Глава тридцать шестая
ЕЩЁ ОДНА НЕВЕСТА
— Мы, кажется, договорились, — напомнил он Бабалы. — За все твои прегрешения отвечать буду я. А ты работай спокойно, прокладывай канал. Это поважней всяких коллегий и совещаний.
Бабалы пытался было возражать, но Сергей Герасимович не стал его слушать, бросил трубку.