Капля яда – море зла

Алешина Светлана

Эти вещи были «экспроприированы» Курочкиным из квартиры своего другого приятеля, коллеги-историка. Слегка инфантильный и не приспособленный к жизни тип в принципе нравился Анатолию. И он поддерживал с ним приятельские отношения. Но… Эта непонятная страсть, называемая клептоманией, не давала покоя Курочкину.

Вот зачем, например, он взял эти прищепки для белья? Ну совсем ведь ему не нужны! Он даже усмехнулся. С другой стороны, человеку, который вообще ничего не стирал, эти прищепки тоже совершенно ни к чему. Анатолий хоть своей матери может отнести их, совершая таким образом маленький вклад в домашнее хозяйство.

Да, действительно, черт знает что! Он сам психолог,

а вынужден бороться с этой болезнью души. Зачем ему эти вещи? Он понимал, но ничего не мог с собой поделать — болезнь побеждала все разумные доводы. Склонность к клептомании он обнаружил у себя еще в далекой юности, но не придавал этому особого значения. А когда понял, что эта страсть приобретает угрожающий характер, задумался…

Одно время он даже хотел обратиться к психотерапевту, но, поразмыслив, отверг эту идею. Все-таки он кандидат наук, человек известный в определенных кругах. Не дай бог, кому-то станет известно о его пагубной привычке. Нет-нет, об этом не может быть и речи.

И Курочкин решил, что победит эту болезнь сам. Однако время шло, а ничего не менялось. Вернее, менялось, но только в худшую сторону — Анатолий уже не брезговал воровать даже у своих близких друзей. Кому могло прийти в голову, что этот тихий психолог может что-то украсть? Полный абсурд!

За многолетнюю клептоманскую практику Курочкин умудрился присвоить достаточно действительно полезных и дорогостоящих вещей. Но в основном это были абсолютно никчемные вещи — набор прищепок, например, или старая, замызганная кисть для клея, которую он позаимствовал на прошлой неделе у простодушного неформала Рябцева. Украшением его «бесполезной» коллекции, главным трофеем была банка с вишневым вареньем, украденная из кухни того же Рябцева, пока его доверчивая мама ходила на балкон.

Вполне могло быть, что все это — отголоски или обратная сторона такой его черты характера, как скаредность и экономность. В принципе совершенно безобидные для других людей потери, а натуру психолога ублажают.

«А может быть, вернуть все это?» — неожиданно подумал Курочкин. Начать праведную жизнь, наконец. Но нет, это психологически невозможно! Хотя надо постараться больше этого не делать. Впрочем, пора настраиваться на разговор с Ларисой.

* * *

Котова появилась в квартире психолога через полчаса. Однако хозяин, как выяснилось, еще не успел позавтракать. Может быть, он надеялся, что Лариса по дороге захватит что-нибудь в супермаркете, но Котова принципиально не стала этого делать: ей порядком надоело подкармливать до неприличия экономного Анатолия Евгеньевича, который к тому же за свою помощь получал всегда гораздо больше, чем эта помощь того заслуживала. Разочарования своего Анатолий, правда, постарался не выразить, когда увидел в руках Ларисы всего лишь маленькую дамскую сумочку. Он сразу же засуетился и побежал на кухню ставить чайник, спросив ее, не составит ли она ему компанию, правда, оговорившись при этом, что чай пить у него не с чем. И даже сахар — вот такая досада! — вчера вечером как раз закончился. Котова отказалась от пустого чая и присела в кресло, ожидая, когда Курочкин наконец позавтракает. В последний раз она была у него дома очень давно и теперь с интересом огляделась.

Обстановка здесь мало изменилась. Мебель осталась прежней. Но прибавилось множество всяких мелких вещей. У Курочкина вообще все было заставлено разными безделушками, сувенирчиками, какими-то поделками… Некоторые из них — Лариса знала — делал своими руками, из дерева или бумаги. Но многие вещицы были и такими, что сам не сделаешь. Вот, например, пепельница. Из настоящей слоновой

кости, между прочим, и стоит довольно дорого. Да Курочкин лучше удавится, чем расстанется с такой суммой!

«Видимо, действительно, это его хобби — коллекционирование, — подумала Котова, чувствуя что-то похожее на уважение. — Может, он потому и экономит…»

«Сервант — весь забит статуэтками, вазочками, шкатулочками… Вон та, кстати, очень милая. И вон та фарфоровая куколка в наряде позапрошлого века очаровательна. А вот какая-то безвкусица: два форфоровых мальчика… Ах, да они, оказывается, еще на лыжах… Понятно. Стоп! Две статуэтки лыжников — где-то я слышала об этом совсем недавно…»

Лариса внезапно опустилась в кресло. Она все поняла. Ведь бывшая жена Садовникова говорила о том, что из квартиры ее мужа пропали именно две такие статуэтки.

— Ну, говори, рассказывай, что за консультация тебе понадобилась, — радушно произнес Курочкин, возвратившись из кухни.

— Прежде всего, скажи, пожалуйста, ты знаешь приятеля Садовникова по имени Станислав?

— Нет, — отрицательно помотал головой психолог.

— А ты действительно был у Дмитрия дома только один раз, и только в тот самый вечер? Может быть, заходил раньше, месяц назад, полгода?

— Нет, только один раз был, — уверенно ответил Курочкин.

— Понятно. И Станислава знать не знаешь…

— Нет, не знаю.

— А когда ты выходил от Садовникова, в подъезде никого не встретил?

Анатолий Евгеньевич задумался.

— Сейчас сложно вспомнить. Действительно сложно. Но, по-моему, около подъезда мельком видел одного человека. В зеленой куртке он был.

Лариса нахмурилась.

Клавдия Ивановна, соседка Садовникова, тоже упоминала человека в зеленой куртке.

— Не исключено, что тебе придется приехать на опознание, Анатолий, — вздохнула Лариса.

— Неужели нашла? — ахнул Курочкин.

— Может быть, нашла, может быть, нет, — уклончиво ответила Лара. — Да, и еще статуэтки надо бы вернуть, а то жене Дмитрия они дороги как память, — показала она на лыжников, поднимаясь с места.

Анатолий Евгеньевич густо покраснел и даже не нашелся, что сказать.

— Это хорошо, что ты того парня в зеленой куртке видел. Мне не пришлось выслушивать твои психологические расклады по поводу того, мог ли он убить или нет. Все оказалось гораздо проще, — сказала на прощанье Котова.

* * *

— Как же так, Слава? — тихо спросила Лариса, глядя на Поперечникова, который, опустив голову, поникший и обмякший, сидел перед ней.

Его арестовали на следующий день после разговора Ларисы с Курочкиным. Соседка Клавдия Ивановна опознала его. Анатолий Евгеньевич не дал полностью утвердительного ответа — был ли это Станислав Поперечников или нет. Может быть, из соображений природной осторожности.

А сам Слава молчал, и Котова продолжила сама:

— Вы простите, но я до сих пор не понимаю, зачем вам это было нужно. Из всех людей, с которыми мне пришлось столкнуться в процессе данного расследования, вы — один из немногих, кто вызывал у меня симпатию. Так уж случилось, что участники данного дела в основной своей массе — люди несимпатичные. Вы знаете, — неожиданно разоткровенничалась она, — я далеко не первый год занимаюсь частным сыском, и у меня успела сложиться традиция: после завершения расследования приглашать к себе в ресторан наиболее приятных мне людей. Тех, кто проявил себя с самой лучшей стороны. Признаюсь, что в этом случае для меня таковыми были вы. Разумеется, вместе с женой, хотя… Я решила пригласить вас уже после того, как узнала, что Ульяна была любовницей Садовникова.