Капрейские ночи
Шрифт:
Декорации представляли собой фасад греческого храма с колоннами, увитыми цветами. Посреди сцены в круглой железной чаше, стоящей на низкой треноге, пылал огонь. Сцена пустовала, но когда Тиберий с Гаем сели, на неё вышел чтец, только что декламировавший стихи Диоскорида. За ним поднялся кифаред. Чтец объявил, что будет разыграно окончание трагедии "Афалиста" Аристарха Тегейского. К сцене приблизились музыканты и расположились у её подножия. Чтец начал декламировать стихи, предваряющие действие; пальцы кифареда пробежали по
На колени к Тиберию уселся новый мальчик. Старик прижал его к себе и начал гладить и мять его щёки и шею; потом впился в губы. Он оторвался от ребёнка, когда на сцене появились персонажи трагедии - Протей и Афалиста, довольно красивые юноша и девушка лет двадцати, в пышных царских одеяниях.
Сцена началась с пылкого признания в любви. Затем одежды были сброшены, и любовники, оставшись голыми, предались страсти тут же, на подмостках.
Чтец, исполнявший роль хора, объявил, что час их пробил. За Протеем явились воины царя Иллианта, чтобы подвергнуть жестоким пыткам, ослепить и убить на глазах у Афалисты.
Она встала и сложила руки на груди.
– Меня убей сначала, любимый мой. Не в силах я видеть смерть твою, страданья принесёт она мне во сто крат более тяжкие, чем те, которым ты подвергнешься.
Тиберий наклонился к Гаю:
– Трогательно, ты не находишь? Эти двое актёров действительно пылко влюблены друг в друга.
– Это видно. Они лизались как сумасшедшие.
– Таких долго искали. Трудно найти по-настоящему влюблённых... Но ведь именно такими были Протей и Афалиста.
Девушка на сцене рыдала. Голос Протея срывался.
– Нет, ты жить должна, а я умру!
– закричал он.
Афалиста долго не могла произнести свою реплику. Наконец, сквозь рыдания, пропищала неестественно тонким голосом:
– Не будет мне жизни... без тебя...
Гай засмеялся.
Тиберий покосился на него.
– Пойми, она ведь сейчас умрёт! Это не игра, а жизнь. Она страдает и боится, несчастная... Перед нами настоящие Протей и Афалиста. Так всё и было на самом деле.
В мелодии флейт появились зловещие нотки; громче забили бубны.
– Вонзи кинжал в меня, - прорыдала она.
– В меня! Я первой смерть приму, коль было так богам угодно!
Тиберий сидел, запустив ноготь в ляжку ребёнка, и не сводил глаз со сцены. Гай исподволь наблюдал за ним. Старик, казалось, перестал дышать. Он весь подался вперёд, ловя каждое движение, каждый стон, каждый вздох молодых влюбленных.
– Я люблю тебя!
– вдруг закричал Протей прерывающимся голосом.
– Люблю, знай это!
– А я - тебя! О, боги! Вам неугодна наша любовь!
– Афалиста, казалось, была на грани обморока.
Гай не знал пьесы, но почему-то был уверен, что этих слов в ней нет.
– А знают ли они...
– начал он, но Тиберий знаком заставил его умолкнуть.
Протей с кинжалом подступил к любимой. Поднял руку, готовясь
– Прекрасно, - прошептал Тиберий.
– Сколько чувства!
Флейты умолкли. Бубны едва рокотали. На сцене воцарилось молчание.
Гай ёрзал на скамье.
– Что-то долго он её целует. Они покончат с собой сейчас, или когда?
– Сейчас.
– Да они нарочно тянут время!
– Им страшно.
– Что в этом интересного?
– Это трогательно. В их страхе и любви столько чувства, столько поэзии!
Губы влюблённых не отрывались друг от друга.
– Не думаю, что он способен воткнуть в неё кинжал, - буркнул Гай.
– Он слабак. Пусть кто-нибудь поможет им.
– В том-то вся соль, что они должны сделать это сами, - губы Тиберия тронула улыбка.
– Только сами. Они боятся смерти, и при этом знают, что лучше им заколоться, чем терпеть пытки, которым подвергнет их Иллиант.
– В трагедии их пытают?
– оживился молодой человек.
– Нет, они успели умереть, прежде чем появились воины Иллианта.
– Но если они не заколются, их подвергнут пыткам?
– Разумеется. Они испортят прекрасную пьесу, разочаруют нас, и за это их будут пытать. Они знают это, и покончат с собой, можешь не сомневаться.
Чтец в растерянности озирался. Поцелуй и впрямь был слишком долог.
К Тиберию с низким поклоном приблизился распорядитель, но тот безмолвствовал. Слуги переглядывались. Гай преувеличенно громко вздыхал и раскачивался на скамье. Тиберий время от времени прижимался губами к губам мальчика, потом снова устремлял взгляд на сцену.
Наконец он кивнул. Служитель подал кому-то знак, и на сцене появились двое в тёмных балахонах с надвинутыми на лица капюшонами, почти незаметные в полумраке. Увидев их, Афалиста слабо вскрикнула и стала оседать на пол. Протей подхватил её и опустился вместе с ней. Голова Афалисты запрокинулась. Протей, весь в слезах, покрыл её лицо поцелуями.
– Давай, пыряй её!
– закричал Гай.
– Не тяни время!
– Потише, здесь тебе не цирк, - оборвал его император недовольно.
Тёмный балахон поднял с пола кинжал и вложил его в руку Протея. Тот, весь дрожа, замахнулся им. Бубны забили громче.
– Убей...
– пискнула Афалиста, зажмурившись.
– В подземную ночь я уйду, с тенями кружиться над тёмной... бескрайней... равниной... где ты... где ты... не обнимешь меня...
Протей закричал и всадил лезвие ей в грудь. Она приникла к возлюбленному, обнимая его; их губы на какой-то миг снова слились. Он уложил её на пол, извлёк лезвие из её груди и вдруг, пронзительно застонав, бросился на трепещущее тело. Протей словно хотел успокоить возлюбленную поцелуями.
Скосив глаза, Гай заметил, как по щеке старика, огибая язвы, катится слеза.