Капризы неба
Шрифт:
– С этим предложением я, пожалуй, соглашусь, лорд.
– Я хочу, чтобы вы оценили моё стихотворение, - неожиданно сказал Гобель. В задумчивой мечтательности он смотрел куда-то вверх.
– Я написал его давно, когда находился в этой самой комнате. Большинство трофеев уже занимали свои места, а во мне ещё бурлила молодая кровь наивного юноши. Это стихотворение о прошедшей любви, которую я окрестил Атлантидой. Она хоть и прошла, но ещё долгое время то согревала душу воспоминаниями, то будоражила сердце болью. Это была глубокая любовь, настоящая и неподдельная, первая и последняя в моей жизни. Стихотворение так и называется «На осколках Атлантиды».
–
Я не буду глотать твои слёзы,
Время так быстротечно течёт,
Мне уже безразличны морозы
И когда твоё тело умрёт.
Атлантиды уже не осталось,
Я не жажду пойти с ней на дно,
Но, похоже, судьбою досталось
Нам скитаться в осколках её.
Нас не будут искать после смерти
И живых нас не очень-то ждут,
Не найдут нас ни боги, ни черти,
Наши души с собой не возьмут.
Но, пока мы ещё на осколках,
Подыши перед смертью со мной,
Вспомни чучел на комнатных полках
И представь себя в роли одной.
Вопросительные взгляды лорда Гобеля окатили Раю и Глена. Он ждал их оценок.
– Меня можете даже не спрашивать, - первым заговорил Глен.
– Я в поэзии полный ноль, ничего не смыслю.
– Ладно.
– Лорд посмотрел на Раю.
– А ты, сударыня, что скажешь? Или ты тоже ничего не смыслишь в поэзии?
– Честно признаюсь, очень редко читала стихи, а сама и вовсе никогда не писала их.
– Эх вы, литераторы, - Гобель махнул рукой.
– Вы обязаны быть всесторонне развитыми, а не только мастерами в своих узких жанрах.
– Позволю не согласиться с вами, лорд, - возразил Глен.
– Профессионала в любой сфере как раз и отличает узкая специализация. И чем она уже, тем шире спектр мастерства в конкретной нише. Парадокс, как бы вы сказали.
– Я и так об этом знаю, ничего парадоксального тут нет, - с лёгким раздражением сказал лорд.
– Я имел в виду лишь общее развитие, а не профессионализм, скажем, фантаста в поэзии или в любовной прозе.
– Лично я считаю это пустой тратой времени. Наш мозг - не бездонное хранилище знаний, его нужно заполнять лишь полезной для себя информацией. А поэзия для меня всегда была лишь набором слов и рифм. Уж извините.
– Ты слишком категоричен, мой друг. Впрочем, твои взгляды не лишены и своей доли правды.
Ещё минут сорок Глен и лорд Гобель вели дискуссии на самый различные темы, прежде чем один из стражей напомнил лорду об истечении отведённого на конкурс часа. Когда все вновь вернулись в гостиную, оба конкурсанта уже отложили в стороны карандаши и ожидали начала шоу. Ожидание Усмакова заполнялось постоянной перечиткой текста, хотя никаких правок он уже не вносил. Хромов же просто сидел откинувшись на стуле и разглядывал предметы интерьера вокруг. Один из стражей собрал рукописи и передал их Гобелю.
– Итак, начнём.
– Лорд просмотрел листы.
– Не густо, парни. Ладно, надеюсь, объём вы компенсировали качеством, как я и просил. Первым будет «Рейс». Чей рассказ?
Усмаков поднял руку. Лорд Гобель принялся читать вслух:
– «Самолёт компании «ВладАвиа» уже давно набрал высоту. Все пассажиры находились в полудрёме. Кто-то слушал музыку, кто-то пытался читать бестолковые журналы, найденные в спинках впередистоящих сидений (хотя некоторые запаслись не менее бестолковыми журналами заранее), а кто-то ничего не пытался делать и просто спал. И только один пассажир делал не то, что
Тем временем наши герои в уборной комнате старались удержать равновесие и упор, дабы не убиться о стены. Глен сразу понял, что у него остались последние минуты в этой никчёмной жизни, в которой он даже не успел лишиться девственности, не говоря уже о чём-то менее важном и насущном - о публикации первой книги, мировом признании и так далее. Рая же не сразу уловила суть происходящего, полагая, очевидно, что ямы на российских провинциальных дорогах бывают с километровую глубину.
– Что происходит, Глен?
– Она похлопала своими ресницами размером с два павлиньих хвоста.
– Ну как бы тебе сказать... Мне кажется, что мы падаем.
– Мы разобьёмся??
– С вероятностью 99,9 процента - да.
– И при этом ты можешь оставаться таким спокойным??
– А что предлагаешь - рвать горло и лить слёзы?
– Нет, но это же последние минуты нашей жизни!...
– Подумаешь. Если я за двадцать пять лет не успел сделать ничего путного, то за пять минут уж точно не наверстаю упущенное.
– Скажи хоть, что любишь меня.
– Э-э... Но это не так.
– Что?!
– Мы знакомы всего две недели. К чему мне врать? Вдруг мне не хватает всего одного греха, дабы прямиком отправиться в ад?
– Как ты можешь такое говорить сейчас??
– Говорит капитан корабля, - услышали они голос снаружи.
– Наш самолёт вынужден упасть, прошу никого не паниковать, оставаться на своих местах и не бегать по самолёту - не надо осложнять и без того непростую работу спасателям.
– Все надежды, мечты, планы, всё исчезает в одночасье, - зарыдала Рая.
– О чём ты сейчас думаешь, Глен?
Он посмотрел на неё задумчивым взором падшего с неба орла и ровно за секунду до взрыва успел сказать:
– О том, почему же этот чёртов самолёт не упал на десять минут позже».
Лорд Гобель молча отложил одну рукопись и взял в руки другую. Глен прошептал сидящему рядом Сергею:
– Всё неплохо, только в каких закромах своей фантазии ты отыскал двадцатипятилетнего девственника?
Усмаков наклонился ближе к Глену:
– Я решил сделать упор на юмористический окрас. Лорд и так загружен постоянными мыслями о каких-то философских приблудах нашего бытия, к тому же, в философии я не так силён, как хотелось бы. Отрадно, что ему ещё нравится читать Шекли.