Капуччино
Шрифт:
— Скорей бы уже, — сказал Виль, — жрать хочется.
— Субботу торопить нельзя, — заметил дядька.
Они ждали автобуса, чтобы вернуться в Ришон Лецион.
Солнце остановилось. Оно играло с Иерусалимом, и от их игры рождался диковинный свет. С утра они болтались — дядька лично показывал Святой Град. Вначале они гуляли по арабскому шуку.
Дядька почему-то считал, что на нем убивают, что возможно покушение на племянника. Тут же, у арабов, он купил кривую
— Иди, не оборачивайся, я знаю, что делаю.
Виль сопротивлялся, на них оборачивались, но дядьке было начхать — жизнь племянника была дороже всего.
Наконец, они покинули шук и пошли вдоль стены, к Львиным воротам, по откосу, жаре, заблудились и попали на арабское кладбище. Заброшенность, тишина, непонятная вязь на плитах.
— Плацдарм не из лучших! — констатировал дядька.
Кроме мертвых на кладбище оказались и живые. Дядьке казалось, что они смотрят косо. Он достал саблю, подкрутил усы — и вскоре они выскочили на дорогу, по которой мчало такси. Дядька перекрыл путь своим мощным телом.
— Гони в Кнессет!
Они брякнулись в такси, дядька перевел дух.
— Поближе к своим, — сказал он.
Кнессет оказался закрытым. И кумранские рукописи напротив. И университет.
Солнце стояло в зените.
— Пейсах, — объясняло солнце.
— Понимаю, — отвечал дядька, — но нельзя ли палить поменьше — племяш приехал.
Они начали обратный путь, по садам, мимо могилы Руставели, с холма на холм.
Хотелось жрать. Все было закрыто. Наконец, они добрались до Кинг Отеля — ресторан работал.
— Сейчас я тебе возьму наши щи, шашлыков, отбивную…
Им предложили мацу и колотый сахар.
— Пессах, — сказал официант.
— Эвакуация! — крикнул дядька.
Они сидели в Кинг Отеле и жадно грызли мацу, закусывая сахаром.
— Так мы с твоей матерью питались лет сорок назад, — сказал дядька.
— Переход из Египта в Ханаан я б не выдержал, — признался Виль, — тебе не кажется, что здесь странное солнце — оно не собирается садиться. Пока оно сядет — мы подохнем.
— Евреям в субботу помирать нельзя, — заметил дядька.
— Ты уверен?
Рядом сидел почтенный господин. Он не ел. Он читал. Видимо, нажрался вчера. Хруст их мацы раздражал господина. Он периодически вздрагивал. Дядька посмотрел на него опытным взглядом разведчика.
— Дойче! — объяснил он Вилю и протянул господину кусок мацы.
— Вилен зи?!
— Найн, — ответил тот.
— В каком дивизионе служили? — поинтересовался дядька.
— Панцирь дивизион, — ответил
— Коллега! — мрачно констатировал дядька, — их бин тоже! Не узнаете?
— Н-нет, — ответил герр, — вы мне мешаете читать.
— Энтшульдиген, что вы читаете?
— Я читаю Ницше, — гордо ответил тот.
Ничего не ответив, дядька снова захрустел.
Герр поднялся и важно пошел с Ницше под мышкой.
— Ауфидерзейн, коллега, — бросил дядька. — Я эту харю видел на Волге, — сказал он Вилю, — в сорок третьем.
— Не выдумывай.
— Клянусь… Я такие хари на всю жизнь запоминаю. Я его танк подбил…
За окном становилось светлее, солнечнее.
— Тебе не кажется, что солнце восходит? — спросил Виль.
Они вышли из Кинг Отеля, спустились к Старому Городу и по Яффо-стрит двинулись к автобусной станции. Они мечтали о закате.
Виль даже видел, как солнце село в вечерние волны Балтийского моря, — видимо, голод давал о себе знать. Оно село в волны Балтийского моря, на станции Сестрорецк, где Виль жил в детстве…
Так добрались они до автобусной станции и вот уже час ждали автобус на Ришон-Лецион.
Раз семь село солнце в Сестрорецке или разу в Иерусалиме.
Станция была полна народу — солдаты, девушки в майках, ребята с рюкзаками, дети, царственные фалашки, старик с собакой.
Все напоминали астрономов — внимательно следили за солнцем. Старикан разговаривал с собачкой на идиш.
— Ну, — сказал дядька, — где ты видел, чтоб с собакой говорили по-еврейски?! С евреем по-собачьи — пожалуйста. Но наоборот?!
Начинало темнеть. В синем вечере светились зубы фалашек. Кричали дети. Собачка слушала на идише песню.
Рядом с ними сидел солдатик, тонкий, молодой.
Дядька не мог отвести от него восторженного взгляда.
— Ты видел еще где-нибудь таких солдат? — периодически спрашивал он.
Солдатик насвистывал и чистил свой автомат. Патроны лежали рядом.
— Патроны всегда с собой, — объяснил дядька и протянул ладонь к солдату. — Капитан танковых войск!
Солдатик пожал, продолжая насвистывать.
— Перед отъездом чуть не дали майора, — сообщил дядька. — А это — племяш, лейтенант, живет в Европе.
— Я писатель, — поправил Виль дядьку.
— Это понятно, но чин-то какой у тебя? В Пищевом тебе что дали?
— Младшего лейтенанта.
— Ну я и говорю — лейтенант!
Солдатик как-то странно смотрел на Виля.
— Ты недоволен, что он живет в Европе, — спросил дядька, — что он не приехал сюда?