Капучинка
Шрифт:
— И он тебя любит, — со знанием дела кивнула Любовь Прокофьевна.
— А вы откуда знаете? — шмыгнул носом девушка.
— Так ты вон какая девка видная и красивая, — улыбнулась Любовь Прокофьевна, — попробуй в такую не влюбись.
— Спасибо вам, — прошептала девчонка, — А вы не сможете одним глазком заглянуть туда? Как там он?
Женщина кивнула и, встав с кушетки, пошла на разведку. Спустя пять минут, получив максимально правдивые сведения, Любовь Прокофьевна вернулась в коридор, где оставила девчонку.
Но теперь
Девчонка вдруг заметила Любовь Прокофьевну, встрепенулась, застыла вся, ожидая новостей. Любовь Прокофьевна подошла ближе, ободряюще улыбнулась.
— Говорят, состояние стабильное. И прогнозы хорошие. Он у тебя сильный, девочка. Семеныч говорит, парень в рубашке родился. Но мне кажется, он просто любит тебя сильно. В сознание приходил. И даже кофе просил, как его, капучину что ли.
Девчонка разрыдалась, обнимая сидящую рядом женщину. А мужчины, хранившие почти гробовое молчание, вдруг оживились по команде, судя по всему, самого главного.
— Батя, пап, вы тут, — спокойно и властно проговорил лысый мужчина лет пятидесяти, — Гор, дерни Дана, хватит ему валяться. И где этот, как его? Лика, дочка, как парня звать?
— Антон, — всхлипнула девочка.
— Да, Федь, найди парня, и за мной, — отдавал распоряжения мужчина.
Любовь Прокофьевна даже залюбовалась на такой экземпляр мужественности и силы.
— Бать, докторов бы подогнать, — замер лысый командир рядом с седовласым мужчиной, который обнимал хрупкую женщину сидящую рядом.
— Уже отзвонился, — хмыкнул старичок, — Ты давай, по горячим следам.
— Поохотимся, — тихо выплюнул лысый и, широко шагая, покинул больничный коридор.
Любовь Прокофьевна проводила взглядом удаляющиеся широкие спины. В потом в изумлении смотрела, как главврач городской больницы торопливо, перескакивая ступеньки, бежит к сидящим около девчонки в коридоре людям.
— Яков Алексеевич, добрый вечер, — начал заискивающе говорить главврач.
— Ни хрена доброго не вижу, — заметил этот самый Яков Алексеевич, — Утомляешь. По существу.
— Пока оперируют, много переломов, и приличное сотрясение, — приступил к отчету начальник Любови Прокофьевны, — разрыва внутренних органов нет. Кажется, сильный ушиб почки.
— Кажется или как? — перебил Яков Алексеевич.
— Отбита, — поправил сам себя доктор, — И ребра сломаны. Два ребра. И трещины есть. Трещин много.
— Позвоночник что? Ходить сможет? — не терпящим возражения тоном произнес мужчина.
— Пока не понятно, но повреждений позвоночника нет, — ответил главврач, — Нужно ждать, что
— Сейчас приедут специалисты, помогут, — невозмутимо произнес Яков Алексеевич, — Держите меня в курсе.
Мужчина мотнул головой врачу, мол, свободен. На удивление Любови Прокофьевны ее начальство беспрекословно подчинилось и торопливо умчалось из вида.
Ай-да мужчина, с ноткой зависти мысленно поцокала языком медсестра. Ей бы хоть кусочек от такого.
Глава 17
Белый глянцевый потолок резал глаза. Игнат смотрел на это размытое пятно, смутно понимая, где он и что с ним. А потом в одно мгновение все вспомнил. Попытался подскочить на ноги, не смог. Его хватило только на то, чтобы повернуть голову на какой-то сантиметр в сторону.
— Жена… где моя жена? — кажется, прокричал он, но на деле вышел хриплый едва различимый шепот.
— Пацан, не дергайся, — разобрал Игнат знакомый голос Андрея Андреевича, — Жива, здорова, ни царапины.
— Слово мужика? — хрипло изрек Игнат.
Андрей Андреевич шагнул ближе, склонился над парнем.
— Слушай, Игнаш, — спокойно проговорил врач, — Лежи смирно. Наслаждайся внеплановым отпуском. А мы пока соберем тебе кости в кучку.
Игнат послушно отключился. Но где-то на задворках сознания маячила хорошая новость. Ни царапины. Здорова. Жива.
======
Стены нежно-персикового цвета и глянцевый потолок в тон стенам оказались первым, что увидел Игнаша, открыв глаза. Вопреки ожиданиям, боли не было. Но все тело было ватным, чужим. Только в голове набатом бился пульс и давило виски.
Взгляд лихорадочно прыгал по палате, пока не замер на хрупкой фигурке, укрытой цветастым платком и на косичках, собранных в тугой пучок.
Игнаша понял, что улыбается. Не обманул Андреевич, и вправду с Капучинкой все хорошо.
Вместе с осознанием ситуации пришла и боль. Сначала будто отголосками, накатывала волнами, и с каждой минутой боль становилась сильнее. Но Игнаша терпел. Ерунда, мелочи все, главное, с женой все хорошо.
Жена…. Четыре буквы, но таких важных и значимых для него, что слов Игнат подыскать не мог. Жена — значит вся его, принадлежит ему по праву. Только ему. И ни с кем делиться он не станет. Сдохнет, а не отдаст.
Вот только отомстит. И мстить он собирается качественно. Нет, даже не скинам. Этим само собой. Яну. Вот ему да, ему с особым наслаждением Игнат собирался мстить. Мстить за то, что поднял руку на самое дорогое, что есть у Чертинского. На Капучинку. Игнаша четко помнил два удара по лицу. Помнил свое бессилие и отчаяние, когда видел, как его девочка падает после удара. И он гордился ею безумно, когда видел, как она поднимается.
— Игнаш? — раздался едва различимый шепот.
Игнат видел в приглушенном освещении ее глаза. Карие, заплаканные, но до умопомрачения красивые.