Капут
Шрифт:
– Schluss! [465]
Все встали из-за стола, вышли и разбрелись по улицам городка каждый к своему ночлегу. К зеленоватому небу поднимался круглый, желтоватый луч света. Прощаясь со мной, переводчик Шиллер сказал:
– Надеюсь, вы поняли, что с немцами острить не надо!
– Ach so! – ответил я подавленно и побрел спать. Но заснуть не мог: миллионы цикад трещали в ночной тьме, мне казалось, я слышу писк миллионов цыплят в бескрайней степи. Уснул я, когда уже пели петухи.
465
Закончили! (нем.)
– C’est adorable! [466] – воскликнула Анна Мария, хлопая в ладоши.
Все смеялись, а князь Отто фон Бисмарк смотрел на меня странным взглядом:
– Vous avez beaucoup de talent, – сказал он, – pour raconter de jolies histoires. Mais je n’aime pas vos poussins [467] .
– Moi, je le adore! [468] –
– А вам я могу сказать правду, – сказал я, обращаясь к Отто фон Бисмарку, – в Италии цыплят выращивают в пакле. Но это та правда, о которой нельзя говорить. Не будем забывать, что мы воюем.
466
Восхитительно! (фр.)
467
У вас большой талант рассказывать забавные истории. Но мне совсем не по душе ваши цыплята (фр.).
468
А по мне, они восхитительны (фр.).
В этот момент к столу подошел Марчелло дель Драго.
– Воюем? – сказал он. – Вы еще говорите о войне? Нельзя ли о чем-нибудь другом? Война уже не в моде.
– Oui, en efet, elle est un peu d'emod'ee, – сказала Жоржетт, – on ne la porte plus, cette ann'ee [469] .
– Галеаццо просил узнать, – сказал Марчелло, обращаясь к Анфузо, – не сможешь ли ты зайти сегодня на минуту в министерство?
– Почему нет? – ответил тот с ироничным и несколько упрямым видом. – Ведь мне за это платят.
469
Действительно, война уже несколько не в моде, в этом году о ней уже больше не говорят (фр.).
– Около пяти, хорошо?
– В шесть меня больше устроит, – ответил Анфузо.
– Тогда в шесть, – сказал Марчелло дель Драго и, кивнув головой в сторону молодой дамы за соседним столом, спросил, кто она такая.
– Comment? Vous ne connaissez pas Brigitte? – спросила Анна Мария. – С’est une grande amie `a moi. Elle est jolie, n’est-ce pas? [470]
– Ravissante [471] , – сказал Марчелло дель Драго.
Возвращаясь к столу Галеаццо, он дважды обернулся в сторону Бригитты. Тем временем многие стали расходиться, направляясь к полю для гольфа. Мы остались еще поболтать и немного позже увидели, как Марио Панса проводил Галеаццо к столу Бригитты. Анна Мария заметила вслух, что Галеаццо толстеет.
470
Как? Вы не знакомы с Бригиттой? Это моя большая приятельница. Она мила, не правда ли? (фр.)
471
Очаровательна (фр.).
– Во время прошлой войны, – сказал Анфузо, – все худели; теперь же все толстеют. Мир действительно перевернулся. Кто теперь что разберет? Бисмарк заметил (и я не сказал бы, что в его словах не было иронии), что embonpoint, тучность, – признак морального здоровья.
– Европа уверена в победе, – сказал он.
Люди стали тощими, заметил я, достаточно проехать по Европе, чтобы убедиться, как отощали люди.
– И все же, – добавил я, – народы уверены в победе.
– Какие народы? – спросил фон Бисмарк.
– Все, и немецкий, естественно, тоже, – ответил я.
– Вы говорите «естественно», – сказал иронично фон Бисмарк.
– Самые тощие – рабочие, – сказал я, – естественно, и немецкие рабочие тоже, и рабочие вообще больше всех уверены в том, что выиграют войну.
– Vous croyez? [472] – сказал фон Бисмарк с некоторым недоверием.
Граф Чиано стоял перед Бригиттой и по привычке громко говорил, смеялся и вертел головой по сторонам. Бригитта сидела, уперев локти в стол и склонив голову на ладони, подняв на министра свои прекрасные, полные невинного лукавства глаза. Потом Бригитта встала и вышла вместе с Галеаццо в сад, где они стали прохаживаться вокруг бассейна, ведя томную беседу. Граф Чиано с галантным видом громко и гордо о чем-то вещал. Все наблюдали происходящее и перемигивались с понимающим видом.
472
Вы полагаете? (фр.)
– Ca y est! [473] – сказала Анна Мария.
– Brigitte est vraiment une femme charmante [474] , – сказал фон Бисмарк.
– Galeazzo est tr`es aim'e des femmes [475] , –
– Здесь нет ни одной дамы, у которой бы не было романа с Галеаццо, – сказал Анфузо.
– Я знаю кое-кого, – сказала Анна Мария, – кто не терял от него головы.
– Да, но здесь ее нет, – сказал Анфузо и помрачнел.
473
Вот и сладилось! (фр.)
474
Бригитта в самом деле очаровательная женщина (фр.).
475
Галеаццо большой сердцеед (фр.).
– Qu’en savez-vous? [476] – сказала Анна Мария со слегка агрессивным кокетством.
В этот момент вошла Бригитта и подошла к Анне Марии. Она весело и чувственно смеялась.
– Будьте внимательны, Бригитта, – сказал Анфузо, – граф Чиано выигрывает все свои сражения.
– Oh! je sais, – ответила Бригитта, – on m’a d'ej`a avertie. Moi, au contraire, je perds toutes mes guerres. Mais je suis de guerre lasse, et Galeazzo ne m’int'eresse pas [477] .
476
Откуда вам знать? (фр.)
477
О, я знаю, меня уже предупредили. А я, наоборот, все сражения проигрываю. Но мне надоела война, и Галеаццо меня вовсе не интересует (фр.).
– Vraiment? [478] – сказала Анна Мария с недоверчивой улыбкой.
Мы тоже вышли в сад и под осенним солнцем, в запахе меда и увядших цветов направились к первой метке для мяча. Игроки появлялись и пропадали в складках местности, как пловцы среди гребней волн. Мелькали сверкающие на солнце кончики клюшек, гольфисты поднимали сомкнутые руки к небу и оставались на миг в этой молитвенной позе, потом клюшки, сверкая, опять прочерчивали в зеленом воздухе широкую дугу и исчезали, потом появлялись снова, как на огромной балетной сцене. Ветер выдувал в траве нежную мелодию, голоса скакали по полю – зеленые, желтые, красные, синие, – расстояние придавало им гибкую звонкость, мягкость и отрешенность. Группа молодых дам сидела в траве, перебрасываясь шутками и смеясь. Все поворачивали головы в сторону Галеаццо: тот прохаживался невдалеке с Бласко д’Айетой, проводя смотр этого соблазнительного парада молодых, коварных дам. Это был bouquet самых красивых лиц и самых славных имен Рима; среди смеющихся громче других женщин с более свежими телами, более дерзкими глазами и более алыми губами, с более развязными и смелыми манерами было несколько самых молодых и красивых женщин Флоренции, Венеции и Ломбардии. Одна была в красном, другая в голубом, третья в сером, четвертая – в платье телесного цвета. Одна носила короткие вьющиеся волосы, заслуженно гордясь высоким божественным лбом и чистых линий устами, у другой волосы были собраны на затылке, третья приподнимала их на висках, – все вместе они открывали солнцу и свежему воздуху свои смеющиеся лица: Марита с видом Алкивиада, Паола с видом Форнарины, Лавиния с видом Аморрориски, Бьянка с видом Дианы, Патриция с видом Сельваджи, Мануэла – Фьяметты, Джорджина – Беатриче, Энрика – с видом Лауры. Нечто уступчивое и вместе с тем невинное было в тех лбах, в тех глазах и губах. Триумф разврата сверкал в их ясных, розовых лицах, в их влажных, полных чувственной стыдливости взорах из-под сени ресниц. Долгие порывы ветра освежали теплый воздух, гордое солнце золотило стволы пиний, руины могил на Аппиевой дороге, кирпич, камни и осколки древнего мрамора, рассеянные среди кустов ежевики по краю поля. Сидящие возле бассейна молодые англоманы из палаццо Киджи разговаривали между собой, пожалуй, излишне громко по-английски, некоторые слова долетали до нас, облагороженные ароматом табака «Кэпстен» и «Крэйвен микстур». По вызолоченному усталым пламенем осени фарватеру прогуливались взад-вперед старые римские матроны – в девичестве Смит, Браун, Самуэль, напыщенные douairi`eres, дамы в тюрбанах, опирающиеся на трость с серебряным набалдашником, vieilles beaut'es, перезрелые красотки, поколения д’Аннунцио с чинной поступью, с подведенными черным глазами и длинными хрупкими белыми руками. Девочка с растрепанными волосами бежала с криком за молодым блондином в брюках-гольф. Живая, хотя немного усталая, слегка поблекшая сцена, потрепанная на краях, как старая цветная гравюра.
478
Правда? (фр.)
Вдруг Галеаццо заметил меня, оставил Бласко д’Айету, подошел и положил мне руку на плечо. Мы не разговаривали уже больше года, и я не знал, что сказать ему.
– Давно вернулся? – спросил он меня с легким упреком в голосе. – Почему не заходишь ко мне?
Он говорил доверительно и с некоторой необычной для него отрешенностью. Я ответил, что был в Финляндии, серьезно болел и сейчас еще очень слаб.
– Я очень устал, – добавил я.
– Устал? Хочешь сказать, что тебе все опротивело? – спросил он.