Кара Дон Жуана
Шрифт:
— Я люблю тебя, Кара, — просто ответил он.
— Что? — удивленно протянула она.
— Я люблю тебя.
— Такую?
— Я же тебе сказал, для меня ты все та же… — Андрей робко прикоснулся к ее лицу. Она не отстранилась. — Моя нежная маленькая девочка… — Он погладил ее по щеке, провел кончиком пальца по подбородку, коснулся губ. — Малышка с грязными пятками и цветком в волосах… Для меня ты навсегда останешься такой.
Кара схватила его руку, прижала к своим губам. И этот порывистый поцелуй был красноречивее слов. Андрей свободной рукой схватил Кару за талию, приподнял,
— И я люблю тебя, — прошептала она, отстранив свои губы от его ладони.
Андрей обнял Кару, теперь уже двумя руками. Обхватил талию, худенькую спину, подрагивающие плечи — она целиком помещалась в его объятиях. Приблизил рот к ее влажно блестящим губам, нежно коснулся их языком. Он пробовал их на вкус, и несмотря на табачно-ментоловый душок, они были такими же сладкими, как раньше…
Сладкие губы, влажные глаза, пахнущая жасмином кожа, все такое же, как раньше… А значит, остальное неважно!
Кара перевернулась на живот, обняла руками подушку, зарылась в нее лицом и закрыла глаза. Андрей погладил ее по высохшим волосам, чмокнул в смуглое плечико. Она улыбнулась, вытянула ногу, втиснула пальцы между его бедер — она всегда так делала, потому что ступни ее постоянно мерзли, а лучшей грелки, чем его разгоряченное после ласк тело, и представить было нельзя…
— Расскажи мне все, — попросил Андрей.
— Зачем? — Она зажмурилась сильнее. — Я хочу забыть все это… Как страшный сон. Как кошмар — ведь у всех бывают кошмары!
— Тогда хотя бы скажи, как попала сюда, в Нидерланды?
— Приехала по липовым документам… — Кара буквально вдавила лицо в подушку, и ее голос зазвучал глуше. — Мне помог один человек… Он пожалел меня.
— Давно ты тут?
— Чуть меньше года.
— Значит, ты прожила в вагончике среди пустыни около пяти лет?
— Нет, там я задержалась только на два года. Потом меня перепродали… Меня и… еще одну девушку. Мы были слишком хороши для вагончика Али. На нас нашелся богатый покупатель, египтянин Джафар. У него уже было более-менее приличное заведение — не трейлер, а дом, и клиенты лучше — не контрабандисты-кочевники и не грязные солдафоны из так называемых миротворцев, а мелкие жулики, мелкие торгаши и даже мелкие чиновники-иностранцы… Один из последних, он работал в Ливийском консульстве, провез меня по свидетельству умершей жены на свою родину. Там я прожила в качестве его наложницы почти полгода, но сбежала, прихватив документы его сына. Парню было около двадцати, худенький брюнет с карими глазами, немного женственный, безусый, мы с ним походили друг на друга, как брат с сестрой…
— Ты переоделась мужчиной?
— Да. Остригла волосы, напялила мужские вещи, ссутулилась… И по его документу, и его же авиабилету (он оказался вложенным в паспорт) улетела в Алжир. Затем перебралась в марокканский Танжер, и через Гибралтар (в трюме грузового корабля) попала в Испанию… — Кара пошевелила пальцами ноги, проверила, согрелись ли, затем, высвободив их, подтянула согнутое колено к груди — она любила лежать «ласточкой». — Так я оказалась в Европе без денег и документов — фальшивый паспорт, и тот украли. На работу
— Почему ты не попыталась вернуться в Абхазию? Тебе могли помочь в консульстве…
— Что мне было делать в разоренной войной стране?
— Оттуда легче перебраться в Россию…
— А там что? Ни гражданства, ни денег, ни жилья, ни образования, а навык один — удовлетворять похотливых козлов! Но уж если и продавать себя, то лучше тут, за марки и фунты, чем там за рубли… — Она сменила положение — перевернулась на спину и чуть-чуть отдалилась от Андрея. — К тому же я думала, что здесь, в Европе, меньше вероятности встретить тебя… Я догадывалась, что вы уехали из Абхазии, предполагала — в Москву, но чтоб во Францию… Я и мысли такой не допускала… — Кара испытывающе посмотрела на Андрея. — Это ведь не твое решение, правда?
— Я не хотел уезжать с Кавказа. Я уговаривал отца переселиться в Адлер, но он хотел только за границу. Чтобы все было другое — как он говорил… — Андрей прикрыл глаза — он до сих пор не мог спокойно вспоминать то время. — Так было легче забыть…
Кара вытянула руку, нащупала его лицо, погладила по щеке, виску, лбу и, пристроив ладонь на макушке (пальцы зарыты в волосах), тихо сказала:
— Почему ты не спрашиваешь про Марианну?
— Она умерла, ведь так?
Рука Кары дрогнула — пальцы, перебирающие его волосы, замерли.
— Откуда ты знаешь? — спросила она.
— Отец был уверен, что его дочь скорее умрет, чем станет… — Андрей замялся.
— …шлюхой? Ты ведь это хотел сказать?
— Так говорил отец, не я. — Андрей посмотрел на ее профиль: приоткрытый рот, подрагивающие ноздри, зажмуренные глаза, он видел, как тяжело ей дается этот разговор. Тяжелее, чем ему. — Он не ошибся, правда?
— Не ошибся, — чуть слышно прошептала Кара. — Она оказалась смелее меня…
— Ты знаешь, где она похоронена?
— Под чертовым саксаулом или верблюжьей колючкой… Где-то в пустыне. — Она резко встала, схватила с тумбочки пачку «Вог», поспешно сунула в рот сигарету, прикурила, с наслаждением затянулась, выпустила колечко дыма, потом еще и еще, стараясь не показывать, как дрожат ее губы. — Я не видела, как ее хоронили. Они сделали это ночью…
— Тебе трудно об этом вспоминать, я понимаю… Забудем?
— Забудем.
— Как и все остальное?
— Да. Сделаем вид, что этих лет не было. — Она широко улыбнулась — и губы ее перестали дрожать. — Представим, что мы приехали в Амстердам на годовщину нашей свадьбы.
Андрей перекатился на другой край кровати, лег на то место, где только что лежала Кара, принюхался — от подушки пахло жасмином, как и ожидалось. Этот запах, ничем не примечательный для одних, раздражающий других, вызывающий головную боль у третьих, для него был самым изысканным, приятным, дурманящим и возбуждающим…
— Иди ко мне, — хрипло сказал Андрей, почувствовав желание. — Моя маленькая женушка…
— Сейчас докурю…
— Брось сигарету и иди ко мне! — Он подался вперед и схватил Кару за голую ногу. — У нас годовщина свадьбы, ты не забыла?!