Кара-курт
Шрифт:
«Что говорить, — подумал Андрей, — ради своей суженой Вареня' мог бы и не на такие жертвы пойти...»
Сквозь смуглый цвет лица Юлдуз проступал жаркий румянец. Черные живые глаза, изогнутые брови, белые ровные зубы, блеснувшие в улыбке румяных губ (яшмак не закрывал ее рта). Да! Вареню' можно было понять... Но вместе с тем он, безусловно, заслуживал и наказания.
Юлдуз жестом пригласила начальников в комнату, оставив мужчин одних, с неподдельной грацией поклонилась и вышла.
Обычно резкий и решительный, Кайманов выглядел сейчас сбитым с толку. Увидев Самохина,
— Ну что ты с ним будешь делать! А? Судить ведь сукиного сына надо, а по конституции имеет право свободы вероисповедания... Черт-те что! Да и здесь мы никакие не начальники, просто гости. Гость обязан уважать обычай хозяев.
Приход Андрея явно обрадовал Якова: дескать, ты замполит, ты и расхлебывай, мусульманство как раз по твоей части...
Андрей был согласен с Яковом, что надо быть весьма осмотрительным: оскорбить чем-то веру значило потерять доверие местного населения, потерпеть политический провал. Но и так оставлять дело нельзя. Пусть новобранец, пусть вольнонаемный, но, хорошенькая история — мусульманин с комсомольским билетом в кармане! А что можно предпринять сейчас? Немедленно?
Решив действовать по обстановке, оба вошли в комнату к Варене'.
Пол сплошь устлан коврами. Ковры на стенах, в углу помост, на помосте — гора подушек, там, очевидно, постели, накрытые одеялом. Посередине простенка разрисованный красным орнаментом сундук. Справа окно. Недалеко от входа железная печка, в открытую конфорку опущена тунча, в тунче кипит чай. Вареня' лежит на самом почетном месте, обложенный подушками, укрытый простыней, в руках какая-то книга. Санинструктор Скуратович только что закончил перевязку, закрывает санитарную сумку, ворчит вполголоса: «Черт тебя догадал, не сам придумал...»
Увидев вошедших офицеров, принял стойку «смирно»:
— Разрешите доложить... Произвел перевязку... Только я за этого варвара отвечать не буду. Мало ему того, что натворил, еще и лечить не дает! Полюбуйтесь на него! Коран читает!
— Я тэбэ сюды не звав, лэчить нэ просыв. Яка кныга мени сподобаеться, таку и читаю, — отозвался из-под простыни Вареня'. — Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Здоровеньки булы, товарыщ старший политрук!
— Ты давай не расшаркивайся, слушай, что тебе санинструктор говорит, — одернул его Кайманов. Видно было, что Яков еще не решил, как ему разговаривать с Варене'й.
— Ну да! Слухай його! — заартачился тот. — Вин мени усю обедню сгэпцював. Мулла всэ, як треба, зробыв, а зараз жинка прыйдэ и скаже: «Не так!» Тоди шо ж мени ще ризать?
— Товарищ старший лейтенант, я больше не могу, — взмолился Скуратович, — разрешите мне уйти...
Кайманов отпустил его, некоторое время стоял перед Варене'й.
— Лежишь?..
— Та лэжу, товарищ старший лейтенант.
— Перевязанный?
— Эге ж... Скуратович, бисова невира, перевъязав.
— Еще и Коран читаешь?.
— А як же ж... Це мени мулла дав. Як шо я зараз мусульманин, повинен и Коран читать, и намаз [30] робыть.
— Ну что ты в него глаза пялишь? — разозлился Кайманов. — Смотришь
— Як це я не розумию? Усэ розумию. Ось дэ напысано: «Обороты невирных капырив у свою виру, а як шо не захочуть, рубай их сокырой!» Страныця шоста сура пъятдесят девьята.
— Ишь ты, «рубай их сокырой»! Ты мне дурака не валяй! То он в магазине пьянство развел, на всю улицу орал, хану обещал черводара отпустить! А теперь еще и Коран?
30
Намаз — молитва.
— А вы на мэнэ нэ кричить. У комендатури — крычить, а у хати — не крычить. Тут я вам вже не Вареня', а Курбан. А про капырив мени сам мулла прочитав, шоб я напамьять вывчив...
Кайманов и сам понимал, что не годится кричать в чужом доме, да еще на хозяина. Но ему все-таки не хотелось сдавать позиции.
Андрея не оставляло впечатление, что Вареня' их просто разыгрывает, пытаясь прикрыть показной независимостью явное смущение. Надо было еще выяснить, кто этот мулла, который взял на себя обращение неверного капыра в истинную веру, да нет ли у этого муллы еще каких-нибудь советников...
В комнату, скромно опустив глаза, вошла Юлдуз, расстелила чистую салфетку на ковре перед ложем Варени', принялась ставить посуду, раскладывать ложки.
При виде своей молодой жены новоявленный мусульманин расцвел такой радостью, что Кайманов и Самохин только молча переглянулись, а Самохин подумал: «Черт возьми, на такое дело тоже надо решиться».
Молчание затягивалось. Вареня', делая вид, что углубился в чтение, раза два уже глянул на старшего политрука, ожидая, что еще он ему преподнесет.
— Жениться или не жениться, конечно, ваше право, — сказал Андрей, — но ведь не обязательно на такие меры идти. Могли бы и на своем настоять. Юлдуз — современная девушка, рот платком не закрывает, с мужчинами говорит, как равная...
— Колы б одна Юлдуз, — рассудительно возразил Вареня'. — Вона б в мэнэ через нидилю тикэ на украиньской мови розмовляла. А вы идить побалакайтэ со старой, ии матерью, тей шо вам як Серко зубы выскаляла...
Вареня' изобразил для убедительности улыбку «старой», растянув рот и показав два ряда зубов: ровных и белых от неограниченного употребления фруктов. — Та ще й родни у тией видьмы, мабудь, цилых тры хутора... Тут не тэ шо у мусульманство, у туретчину перейдеш.
— Не хуторы, а аулы, Вареня', — поправил его Самохин. — В Турции, кстати, исповедуют тоже ислам.
— Та и я кажу: аулив, — охотно согласился Вареня'. — Ну так шо ж мени було робыть? Га? А, думаю, хай будэ, як воны хочуть! Докы ж неженатым ходыть?
— Кто они? — спросил Самохин. — Нам со старшим лейтенантом тоже хотелось бы знать, кто тут у вас воду мутит.
— Я ж казав: цилых тры хутора, чи то аулив. Хиба ж усих позапоминаешь?
— Не хотите говорить, не надо, — сказал Самохин. — А за то, что мусульманство приняли, придется отвечать перед комсомольской организацией.