Кара небесная. Книга 6
Шрифт:
– В общем, давай, решай, парень, где тебе коротать остаток дней: на Юльке или на нарах. Мне ждать некогда.
– Олег Дмитриевич! – взмолился Соловушкин. – Ну, дайте хоть немного подумать, нельзя ж так сразу – головой в омут!
Почувствовав в его словах испуг и готовность идти на уступки, старик довольно усмехнулся. Сказал, что за него, непутевого, всё продумали.
– Кстати! Ты со своей старой женой венчался, или как?
– Нет, только расписывался в ЗАГСЕ. А что?
– Вот это молодец, вот это правильно… Нет,
Соловушкин задумался. С одной стороны, если верить тёще, он являлся закоренелым грешником, и как закоренелый грешник должен страшиться божьего гнева. Но, с другой стороны, бог, который каждому воздает по делам его, за сорок три года так ни разу ему не воздал. А раз не воздал, значит, их – бога на небе и Лешу Соловушкина на земле – связывает нечто большее, чем просто сакральная связь между святым отцом и блудным сыном.
Осилив эту мысль и придя к убеждению, что бога надо уважать, но не бояться, Соловушкин выдохнул:
– Так!
– Ну, ты герой! – восхищенно произнес старик. Ещё раз похлопал его по плечу и, перейдя на деловой тон, предложил поговорить о госпоже Соловушкиной.
Сказал, что его, по большому счету, совершенно не волнует: будет он с ней официально разводиться или не будет – государственным бумагам после случая с ГКО он не верит, а бумажкам из ЗАГСа, в которых бес сидит, и подавно. Поэтому предложил не ждать, когда мирские власти соизволят признать брак с госпожой Соловушкиной недействительным, а сей же день обвенчаться с Юлькой.
– В общем, давай, сынок, сделаем так. Сейчас мы все вместе поедем в храм. Там вы, как и полагается добрым христианам, совершите обряд бракосочетания, затем тихо, мирно разойдемся. Мы с женой уедем к себе домой, а вы останетесь, и будете жить-поживать да добра наживать – в ваши семейные дела мы ввязываться боле не намерены.
Услышав предложение обвенчаться, не разводясь, Соловушкин застыл с бутылкой шампанского в руке.
– Это что же получается? – спросил он. – Выходит: после того, как я схожу с Юлькой в церковь, у меня ста…
Он хотел сказать: у меня станет не одна, а две супруги, причем, все по-своему законные, но испугался, что будущий тесть из вредности выставит какое-нибудь новое условие, ограничивающее свободу выбора количества жен, и счел за благо промолчать.
Поднеся бутылку с шампанским к губам, он отпил. Закупорил пробкой и аккуратно поставил на пол.
Мысль о двух женах ему понравилась. Единственное, что вызывало беспокойство – внутрисемейные отношения. Удастся ли ему справиться с двумя женами, если даже с одной то и дело возникали проблемы? Стоит ли, например, рассказать им друг о друге? Знакомить их? Как поделить между ними время, чтобы никого не обидеть: поровну или в зависимости от их поведения? Как им жить – втроем в одной квартире или в двух? Или, может,
"А что? – подумал он по поводу трех квартир. – Неплохая мысль. Одна жена пусть живет на одной окраине города, другая – на другой, а я между ними в центре".
– Да, – сказал, задумчиво поглядывая на будущего тестя. – Тут есть, над чем подумать.
Старик удивленно сдвинул брови на переносице.
– Не понял? Ты что, сынок, не согласен?
– Нет, нет, что вы! Не в этом дело! – Соловушкин протестующе замахал руками. – Я тут просто подумал о приданом. Поправьте меня, если ошибаюсь… Насколько мне известно, у нас, я имею в виду, православных христиан, еще совсем недавно считалось верхом неприличия вести невесту под венец без приданого… Не так ли?
Старик растерялся. Это был единственный и последний раз с момента своего появления в квартире Соловушкина, когда он не сразу нашелся, что ответить.
Сначала, задумчиво пожимая плечами, промямлил:
– Не знаю…
Потом согласился:
– Ну, да… в общем, так…
Окончательно собравшись с мыслями, сказал, что в жизни всякое бывало – и без приданого, говорят, невесту брали, да еще сами могли втихомолку приплатить ее бедным родителям, чтобы те согласились выдать дочь за их балбеса.
– Вы сказали: бедным? – встрепенулся Соловушкин. – Я не ослышался? То есть, иными словами, вы такой же бедный, как те, о которых только что говорили? Может быть, мне вам тоже приплатить втихомолку?
Как старик не был обескуражен наглостью Соловушкина, но сравнение с теми, кто не способен заработать родной дочери на выданье, казалось, его искренне оскорбило.
С негодованием посмотрев Соловушкину в глаза, он выпрямил спину. Расправил плечи и спросил, чего ему, дорогу зятю, хочется получить в качестве приданого за невесту.
– Машину? Дачу? Путевки на острова?
– Нет, нет, нам острова не к чему. Нам бы с Юлей квартирку где-нибудь на окраине.
В кармане старика пропищал телефон. Он достал его и, бросив взгляд на дисплей, сказал твердым голосом:
– Будет тебе хоромина на окраине! Будет! А теперь, давай, одевайся, невеста приехала.
Словно предчувствуя неладное, Соловушкин испуганно спросил:
– Зачем?
– Что значит, зачем? Венчаться! Или ты, может, передумал? Выбрал нары? Ну, так я тебе, совратителю малолеток, это мигом устрою, только пикни!
Больше вопросов Соловушкин не задавал. Он покорно дал одеть себя в черный костюм, вставить в петлицу пиджака сорванный из горшка заботливо выращиваемый женой цветок герани, надеть концертные туфли и вывести на улицу, где предчувствие надвигающейся беды нахлынуло на него с новой силой. Может, именно поэтому он не сильно удивился, увидев на лице сидящей в машине невесты маску страшной птицы с черным кривым клювом.
Соловушкин повернулся к старику. Ткнув в нее указательным пальцем, спросил: кто это.