Кара
Шрифт:
— Хорошо, я буду ждать. — Проводив длинным взглядом свою черноволосую удачу, Юрий Павлович посмотрел на швейцарский хронометр и неспешно направился к выходу. До назначенного свидания оставалась пара часов, и для того, чтобы прокачать ситуацию, набережная Невы подходила как нельзя лучше.
На улице было свежо, солнышко спряталось за низкими угрюмыми тучами, которые лежали, казалось, на самых крышах домов. Савельев поднял воротник куртки: «И за что это любил так поэт „пышное природы увяданье“ — не понятно. Так, значит, я Мишаня из Амстердама. Интересно и в койке я также на него похож буду или снова придется свой
Порывы ветра между тем становились все сильнее. Стараясь укрыться от пронизывающего дыхания осени, Юрий Павлович повернул от Невы в сторону. «Да, такой шанс выпадает, как говаривал Штирлиц, один раз в жизни. Только нюх терять нельзя, эта черная кошка, чувствуется, далеко не дура».
Еще некоторое время он двигался машинально, глядя только себе под ноги, а когда наконец отвел глаза от влажных морщин тротуара, взгляд его уперся в расцвеченную софитами витрину. Пара бесполых манекенов на фоне Эйфелевой башни равнодушно демонстрировала последние изыски буржуазного белья и косметики. Савельев, довольно улыбнувшись, решительно взялся за медный набалдашник дверной ручки — что ж, из Амстердама так из Амстердама.
То ли час был неурочный, то ли еще что, но он оказался единственным посетителем. В ответ на трель дверного колокольчика откуда-то из недр подсобки вынырнула молоденькая продавщица, изяществом напоминавшая куклу Барби. При виде по-голливудски мужественного московского киллера искусственная улыбка на ее лице в мгновение стала абсолютно искренней. С грудными сексуальными придыханиями она принялась предлагать все, что имелось на прилавках, обещая томным взором в придачу еще и себя.
Не торопясь, Юрий Павлович стал листать каталог с моделями предлагаемой коллекции. Отобрав чертовски дорогой комбидрес от Диора модного сочетания черного с золотом, он попросил Барби кинуть в пакет дюжину чулок и пузырек «Кензо». Получив от продавщицы разочарованно-завистливую улыбку, Савельев расплатился и тронулся в обратный путь.
Екатерина Викторовна позволила себе задержаться в дозволенных пределах, минут на пятнадцать. В коротком черном плащике, туго перетянутом на талии, с безумно-красными губами и кошачьей грацией, угадать в ней научного сотрудника Эрмитажа со стороны было весьма непросто.
— Извини, дорогой, немного задержалась. — Она улыбнулась и полезла в сумочку за ключами от машины. — Ты уже определился с программой?
— Есть хочется, — совершенно искренне выдавил из себя с утра сидевший на подсосе Савельев, — давай пообедаем где-нибудь.
Соболиные брови собеседницы еще сильней изогнулись от удивления, и она присвистнула:
— Что-то в этом есть подозрительное. Ты что ж, Берсеньев, перестал копить на квартиру? Или уже накопил? — Она заразительно расхохоталась. — Ладно, я не против, есть действительно хочется.
Открыв дверцу пронзительно-красной, видимо, в цвет губ «пятерки», Катя кивнула Савельеву:
— Давай, кормилец, залезай, — и принялась снимать противоугонные кандалы с педалей управления.
Юрий Павлович молча примял задом холодный кожезаменитель сиденья и, пока его дама вставляла ключ зажигания, выудил из за пазухи презент из Амстердама:
— Это тебе. — Он скромно положил пакет ей на колени. — А мне для начала хотелось бы чего-нибудь из русской кухни, а то, знаешь
— Значит, водки, блинов и икры, так, что ли? — Машина между тем уверенно завелась. Пока двигатель грелся, Катя заглянула в пакет, и ликвидатор сразу же понял, что Мишаня Берсеньев свою даму сердца особо не баловал.
Раздался душераздирающий вопль несказанного женского счастья, Савельева крепко обхватили за шею и многократно испачкали его физиономию губной помадой. При этом он ощутил, что грудь его новой знакомой внушительно-упругая, и сразу же почувствовал давящую тесноту в штанах.
— Этого, Берсеньев, я тебе никогда не забуду, спасибо, родной. — Катя наконец успокоилась, вытащила из-под сиденья приемник и, вставив его в салазки, плавно тронулась с места.
Машину она водила весьма прилично, без суеты, однако напористо, изредка отпуская в адрес лохов ехидные замечания на грани непечатной лексики. Юрий Павлович постепенно начал проникаться к своей новой знакомой неподдельным уважением, смешанным с чисто мужским интересом.
В одном из закоулков Катя машину остановила:
— Если мне не изменяет интуиция, дорогой, здесь ты сможешь свою ностальгию по русской кухне утолить. — Она улыбнулась и начала парковаться.
Надпись у входа в заведение гласила: «Машенька и три богатыря». Один из них, самый главный, встречал посетителей непосредственно за порогом и вследствие своей картонности никакого впечатления не производил. Двух других Савельеву обнаружить так и не удалось, зато в Машеньках недостатка не было, они то и дело сновали с подносами между кухней и облюбованным киллером угловым столиком, пока на том не осталось свободного места. В общем-то, трактирчик оказался совсем неплохой: народу в нем было не много, а в меню, помимо зернистой, кулебяк и маринованных груздей, входили также цыганские песнопения с гитарами, скрипками и переплясами.
Пить Катя отказалась категорически, потому как была за рулем, Савельев же под заливную осетрину, рябчиков в сметане и солянку с икрой не смог отказать себе в графинчике брусничной водки, тем более что закусывать ее пришлось молодыми солеными рыжиками. Наконец, пресытившись таборной романтикой и калорийностью русской кухни, парочка двинулась на выход. Минут через сорок, прогулявшись с автостоянки под проливным дождем, они уже сушили перышки в скромных Катиных хоромах.
— Ну ты как, человек из Амстердама, протрезвел?
Расстегивая на ходу пуговицы ядовито-розового пиджачка, отделанного по воротнику черным, Катя выглянула в окно, фыркнула и, задернув шторы, повернулась. Уловив в ее взгляде неприкрытый призыв, Савельев притянул ее за плечи и произнес нараспев:
— Я снова пьян, родная.
Катя улыбнулась довольно, но тут же отстранилась:
— Не скучай, я в ванную.
Скучать Юрий Павлович отнюдь не собирался. Пока за дверью раздавалось приглушенное журчание воды, он с интересом приступил к изучению интерьера. Обстановочка, прямо скажем, была спартанская, без излишеств: шкаф с небогатым гардеробом, антресоли, ломившиеся от книг, широкий раздвижной диван, напротив него тумба с телевизором и видиком. Журнальный столик у окна был полностью занят компьютером, а в углу, у балконной двери, в высокой керамической кадушке колыхалась раскидистая пальма «Рыбий хвост».