Кара

Разумовский Феликс

— Звучит необычно. А мое имя Тамара. — Прищурившись, Савельева посмотрела на свет сквозь кровавую кислятину в бокале, однако мужественно отпила и раскусила брызнувшую соком маслину. — Вы, Алсений, танцуете?

Весьма кстати лабухи наяривали что-то медленное. С готовностью поднявшись на ноги, негр принялся отодвигать из-под дамы стул:

— О, конечно.

Плавно закорежилась Ксения Тихоновна со своим черным партнером в белом танце, нежно прижимаясь к нему то высокой грудью, то волнующе-упругим бедром, и вывороченные губы Алсения ласково коснулись ее уха:

— Ах, Тамара, вы восхитительны.

С фронта врубился черножопый, в цвет попал нынче в натуре была она не чеканка

какая-нибудь шелудивая, а чамовитая изенбровая бикса, слегка путанящая на пользу отечества: маникюр, педикюр, эпиляж, макияж, частокол доведен до нужных кондиций, даже волосня на лоханке особым образом подстрижена и надушена. Не сразу удалось, конечно, допереть до такого, довелось всякого нахлебаться вволю, дерьма в особенности.

Года два назад все бановые биксы на Московском вокзале попали под облаву, Пашку откомандировали на сто первую версту — кукурузу разводить, а Крысу отмазал субчик один, с тем чтобы фарт свой та отработала передком. Вскоре он отпулил ее в счет замазки центровому халдею Абрашке, успешно совмещавшему профессию шестерки со статусом шмаровоза валютного. Нахватавшись верхов, стала Крыса потихоньку путанить, однако, как говаривали древние, все в этом мире течет, изменяется, стало быть. На шмаровоза наехали менты, и он отчалил в места не столь уж отдаленные, а Ксюха доблестно влипла в дерьмо покруче: свой прищуренный глаз на нее положили чекисты.

Когда коленно-локтевым манером ублажала она заморского гостя, внезапно щелкнул замок, и в номер пожаловала делегация — два хобота с хмарой. Кинув взгляд на вошедших, фирмач едва копыта не откинул. Поперхнувшись, кинуть палку до упора уже не смог, однако на него посмотрели косо и взяли в оборот Крысу. Навели с ходу шмон и, надыбав пару сотен зелени — вот лимонка позорная, не успела слиться, — вывели из позиции прачки, одели и повезли на черной «Волге» в дивное серое здание, говорят, такое высокое, что из подвалов его видна Колыма.

«Писец приканал, затрюмуют за грины». — Крыса приготовилась к самому худшему и пустила скупую девичью слезу, однако вышло все наоборот. Привели ее в кабинет совсем не страшный — фикус разлапистый в бадье, вождь бородатый на стене. Выслав хаверов за дверь, тетка усадила Ксюху на стул: мол, тащишь ли, лакшовка, куда попала? А чтобы та надолго в распятье не впадала, представилась:

— Майор Снобкова, помощник начальника пятого отдела УКГБ СССР по Ленинградской области.

Обозвалась и тут же стала Крысе перспективы рисовать — про статью злую, восемьдесят восьмую, валютную, про самый гуманный в мире советский венец да про зону женскую, с кабанами, скрипками да продолговатыми, туго теплой кашей набитыми мешочками. Одним словом, довела до расстройства бедную девушку, а когда та пустила слезу вдоль бедра, ласково так намекнула, что у родины-мамы сердце доброе и зла на раскаявшихся она не держит. А за это надо сильно полюбить эту счастливую землю, зовется которая советской страной, и, крепко уперевшись рогом, высокое доверие оправдать.

Крыса никогда пробкой не была. Въехав сразу, к чему фаловали ее, вписалась в тему с легкостью:

— Для любимой отчизны отдам сокровенное.

Не глядя, подмахнула заручную, окрестилась кликухой Петрова и, проводив заявившихся от переживаний гостей, отправилась державе служить.

Работа предстояла непростая, деликатная — трахаться с кем скажут, зато в свободное от службы время снимай для личной пользы кого угодно, слова плохого не услышишь. Конкуренции нет и в помине, официанты стелятся травой, спецура вообще в твою сторону не смотрит, понимают, видно, гады красноперые, что человек ты теперь государственный, а работаешь на себя или на державу — это уже не их собачье дело.

Словом, служа своей родине лоханкой, политику партии одобряла Крыса всем сердцем, и в душе ее царила гармония.

Между тем лабухи иссякли. Прижавшись сизыми максами к руке Ксении Тихоновны, негр потянул ее назад к столу. За разговорами выпили бутылку самого игристого в мире виноградного винища, названного черт знает почему «Советским шампанским», съели калорийнейшее ленинградское мороженое, и как-то само собой получилось, что в свой номер Алсений отправился в обществе Ксении Тихоновны.

Щелкнул выключатель, повернулся ключ в замке, а где-то, невидимые простому глазу, ожили кинокамеры. Чтобы предстать перед ними не только в инфракрасном спектре, Савельева нежно обняла негра за талию:

— Ах, мне больше нравится при свете.

Тот однако уже не слышал ее — тяжело дыша, принялся срывать с Ксении Тихоновны одежды и, быстро стащив с себя костюм, опрокинул ее животом на стол. Когда он принялся свое хозяйство в Савельеву вгонять, та закричала вроде как от боли, пускай запишут, хуже не будет.

Всю ночь напролет порочный сын Африки изводил животной страстью русскую девушку, а когда вернулся поутру из душа, ее и след простыл, видимо, компромата уже было собрано достаточно. Покрутил черный болт в недоумении курчавой башкой своей, оскалился белозубо и, радуясь разливавшемуся за окном рассвету, запел что-то басом, не подозревая даже, что тащившаяся в рябухе Савельева тоже находилась в настроении превосходном — так хорошо ее не трахали давно.

Глава двадцать вторая

И… восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его…

(Бытие 4:8)

За окном было неинтересно — серым-серо от породнившегося с грязью снега. Вжикнув кольцами занавеси, Таисия Фридриховна вернулась к столу. Настроение было хуже некуда. Во-первых, коты вчера сожрали красавца вуалехвоста, имевшего неосторожность подняться из глубины аквариума за кормом. Во-вторых, личная жизнь Таисии Фридриховны дала глубокую трещину и в целом ни к черту не годилась. А в-третьих, что самое поганое, на взятке ярким пламенем сгорел астаховский прямой начальник, и стать полковницей в ближайшее время ей не доведется. А хотелось бы.

«На пенсию бы скорей, что ли». — Потянувшись, страдалица заперла дверь кабинета, ткнула в розетку кипятильник и в ожидании результата принялась раскладывать на служебном столе карты — где же ты червонная королева, нежная и ответная на ласку? Ни черта подобного — постоянно выпадали грубые мужицкие хари. Посмотрев презрительно на трефового короля, слепленного из двух одинаковых, отвратительно усатых половин, от внезапно пришедшей в голову мысли подполковница забыла про чай.

Рука ее сама собой потянулась к телефону. Быстро кое-что выяснив, она решила действовать решительно. Отпрашиваться было не у кого, а потому, оставив самовольно боевой пост, Астахова заангажировала частника и через полчаса уже стояла перед обшарпанными дверями, рядом с которыми значилось безрадостное: «Детский дом-интернат».

Пахло здесь карболкой, обреченностью и бедой, а визит Таисии Фридриховны ни у кого удивления не вызвал:

— Вы насчет Криулиной? — И.о. заведующей, морщинистая ложная брюнетка, мельком взглянув на подполковничью ксиву, вздохнула и указала на пустующий стол: — Так ведь вроде бы суд был уже, восемь лет ей дали…

— Да нет, Бог с ней, с Криулиной. — Подполковница посмотрела на притулившийся в углу холодильник «ЗИС» — Господи, сколько же ему лет — и, не спрашиваясь, уселась на продранный стул. — Меня интересует ваш бывший воспитанник, Михаил Васильевич Берсеньев.