Караджале
Шрифт:
Караджале знал, конечно, свое время, людей и порядки. Но, по-видимому, все же не полно. Он ошибся в своем старом друге Гане. Тот не откликнулся на почтительное предложение драматурга. Тогда Караджале направил ему еще одну петицию, уже в чисто караджалевском стиле: если ему не доверяют пост директора театра, то, может быть, его примут на должность билетного контролера?
Этот комический эпилог не уменьшил горечи Караджале. Еще одно разочарование. Еще одно доказательство, что ему никогда не дадут осуществить свои планы. Что делать? Закончить всю историю шуткой. Разве от него не ждут именно этого?
Но Караджале не может забыть отказа Гане. Через два года, воспользовавшись возможностью
«…Мой старый и добрый друг Нику Гане не захотел меня послушать, когда накануне открытия городского театра я направил ему две почтительные петиции с предложением доверить мне административное и художественное руководство театром…Не захотел мой друг меня послушать по невесть каким причинам. Послушал бы он меня, дела не только ясского, но и румынского театра в целом, может быть, пошли бы куда лучше! Но что уж теперь говорить! Когда хочешь сделать что-то хорошее и другой человек, который должен тебе помочь, вместо этого ставит тебе подножку, что остается, кроме как философски пожать плечами и сказать самому себе: «Очень хорошо, человече! Тебе нужна бритва, чтобы побриться; я почтительно тебе ее предлагаю, но ты отбрасываешь ее, ты предпочитаешь топор! Очень хорошо! Теперь я знаю, что и мне делать, согласно принятым здесь правилам: пойду колоть дрова бритвой! В конце концов моя бритва пострадает от этого не больше, чем твоя борода!» Несмотря на всю законную грусть, охватывающую меня, когда тот, кто должен был бы оказать помощь, вместо этого мешает мне выполнить свой долг, у меня все же остается одно утешение: улыбка».
Итак, Караджале утешает себя старым способом.
Что же делать писателю, который в сорок пять лет, после опубликования ряда выдающихся произведений, вынужден читать такую оценку своих творений: «Эти пьесы, неправильно названные комедиями нравов или характеров, на самом деле даже не комедии, а всего лишь простые фарсы… Этот автор, правда, писал не только комедии: он написал и драму «Напасть». Но, к несчастью автора, другую «Напасть» написал раньше него Толстой: «Власть тьмы»… Остаются новеллы. Они очень милы, но они тоже не помогут Караджале остаться в литературе».
Как ответить на эти унизительные оскорбления? Пошутить и улыбнуться? Или открыть новую пивную, чтобы дать возможность авторам подобных отзывов возмущаться «скандальным» поведением писателя? Ведь так уже было однажды — автор вышеприведенного отзыва о Караджале, подписавшийся псевдонимом «Салустий», не кто иной, как поэт Александр Мачедонски, тот самый, который возмущался и коммерческой деятельностью Караджале.
Итак, шутить и улыбаться? Смеяться самому и заставить смеяться других? Разве его не считают комедиантом своего времени? И разве он сам не согласился играть эту роль?
Но ошибкой было бы видеть в нем только эту черту. Глубочайшая его мука в том, что, уязвляемый жалами разных страстей, в том числе и самолюбием, он все же пытается добиться признания своих заслуг и способностей. Несмотря на величайшую трезвость, он не может отказаться от иллюзий. Ему все еще кажется, что, если бы ему дали возможность, он осуществил бы свою реформу театральной жизни Румынии.
Шутить и смеяться? Только шутить и смеяться?
Но он гоним всеми страстями. Он дорожит мнением публики и даже мнением тех, кого он беспощадно высмеивает, кого презирает. В этом состояла «неизлечимая болезнь», мучившая его всю жизнь не меньше, чем внешние обстоятельства этой жизни. Чрезмерность и гипертрофирование чувства — вот демон Караджале.
БУДНИ И ПРАЗДНИКИ
Караджале жил трудно. Но не следует думать, что это была мрачная, судорожная жизнь никем не оцененного мастера, вечно
Мы уже говорили о его пламенной любви к домашним. Он дрожал за здоровье своих детей и летом всегда вывозил их из города. Путешествуя с семьей, Караджале занимает спальные купе и никогда ни на чем не экономит. Живя летом в Синае, Буштень, Тушнаде и других горных курортах, Караджале снимает для семьи дачи в тихом месте, среди сосен, подальше от города. Но сам он проводит время там, где атмосфера курорта приближается к городской: на вокзале или в центральных бодегах.
Всюду, где бы ни жил Караджале, у него быстро появляются неразлучные друзья, с которыми можно проводить время в бесконечных дискуссиях и спорах. Это один из его излюбленных методов узнавания людей, нравов, один из способов нахождения типов, собирания сюжетов. В Синае он часами философствовал с тетушкой Цика — торговкой овощами — и проводил долгие часы в обществе известного в городе бакалейщика Матееску, впоследствии «примаря» Синаи. Дочь писателя — Екатерина уверяла, что именно этот бакалейщик был прообразом знаменитого Шитика— героя многих коротких рассказов Караджале. Во всяком случае, она помнит, что, возвращаясь от бакалейщика, Караджале всегда рассказывал какой-нибудь анекдот из этой серии.
Любовь Караджале к жизни на людях, его внутренняя постоянная необходимость излагать кому-нибудь свои мысли и наблюдения, иметь всегда слушателей, наверное, и послужили причиной тому, что весной 1896 года он вдруг неожиданно завел себе секретаря. Иначе вряд ли можно объяснить предложение, которое он сделал молодому поэту Шт. О. Иосифу в ту весну. Произошло это случайно — на улице. Молодой поэт, который служил переписчиком в архиве одного из министерств, шел на службу. Стояла ранняя весна. Каля Виктория, по которой проходил поэт, была заполнена праздной публикой. Бесконечной вереницей мчались в сторону шоссе Киселева богатые экипажи и извозчики. На козлах важно восседали толстые, бородатые, затянутые в плюшевые шинели кучера. В экипажах сидели расфранченные дамы и господа.
Вдруг молодой человек увидел Караджале. Он уже был с ним знаком по редакции литературного еженедельника «Ватра», в котором печатались первые стихи Шт. О. Иосифа. Караджале тоже узнал молодого поэта, остановился, протянул ему руку и спросил, как он поживает. Очевидно, ответ молодого человека, вынужденного в великолепный весенний день идти на свою скучную службу, был не очень веселым. Караджале внимательно посмотрел на юношу и вдруг спросил, не хочет ли он стать его учеником?
— Как так?! — удивился Шт. Иосиф.
— Очень просто. Иди ко мне, и я научу тебя ремеслу, сделаю тебя своим помощником…
Молодой поэт мгновенно забыл о своем архиве.
Шт. Иосиф хорошо знал произведения Караджале. Знал и о его «коммерческих делах», о которых знали все. Еще зимой писатель находился в Бузуэ, управляя там привокзальным рестораном. Когда Шт. Иосиф впервые шел на квартиру Караджале, он думал, что писатель живет разбросанно и неуютно. Но увидел совсем другую картину. Семья Караджале жила на маленькой улочке Питар Мош в старом доме с садом, окруженным каменным забором. В саду акации, липы, сирень. Дом был для одной семьи, с балконом, увитым плющом, с просторным чердаком, преобразованным в комнату, которая так и называлась — чердак. Не надо удивляться этому русскому слову — почти половина румынских слов имеет славянские корни, хотя строй языка романский.