Караджале

Константиновский Илья

Лейпциг — старинный, средневековый город. В нем сохранился знаменитый «Подвал Ауэрбаха», где сиживал Гёте. Центр города похож на ярмарку — пеструю, шумную, веселую. Здесь торгуют пряниками и жареными орешками, в толпе снуют шарманщики, на площадях танцуют и поют уличные певцы.

Но главное, что привлекает Караджале в Лейпциге, — это Гевандхау с— дом музыки, знаменитый концертный зал, в котором выступают самые выдающиеся музыканты мира. Симфоническим оркестром здесь регулярно дирижирует Никит, которого многие считают самым крупным дирижером эпохи.

Караджале всегда любил музыку. А Лейпциг — один из самых музыкальных городов Германии. Здесь долго жил Бах, здесь его

и похоронили в соборе, где он в течение десятилетий играл на органе. Иоганна Себастьяна Баха меломан Караджале ласково называет «дедушка». По мнению Караджале, прелюдии и фуги Баха — «душевная пища музыканта, его хлеб насущный». Можно ли после этого удивляться, что Караджале полюбил Лейпциг и стал одним из самых усердных посетителей лейпцигских концертов?

Безмерная любовь к музыке дополнялась теперь новым чувством — опьянением свободой. Возможность посещать хорошие концерты быстро превращается в страсть. Ее удовлетворение доказывает Караджале, что °н действительно зажил новой, счастливой жизнью. И он едет в Лейпциг часто, как можно чаще, тем более что он нашел себе и подходящего компаньона — пианиста-любителя, который тоже страстно любит музыку. Человек этот к тому же еще и постоянно живет в Лейпциге, так что он может заблаговременно посылать Караджале в Берлин программу предстоящих концертов, покупать для него билет, заказать номер в любимой гостинице. Немаловажное значение имеет и тот факт, что этот человек — румын. Его зовут Пауль Зарифопол.

Новый друг Караджале моложе его на двадцать три года. Но Пауль Зарифопол доктор филологических наук, умный, благовоспитанный, интересный собеседник, с которым можно говорить и о музыке и о литературе, то есть именно о тех предметах, которые интересуют Караджале больше всего. И наконец, последнее немаловажное обстоятельство — Зарифопол женат на дочери Доброджану Геря. А как известно, друзья наших друзей уже тем самым и наши друзья.

В то время Караджале еще не мог предположить, что Зарифопол будет редактором и комментатором первого собрания караджалевских сочинений. Вряд ли об этом думал и сам Зарифопол. Тем не менее дружба, возникшая в Германии между молодым ученым и известным писателем, имела благотворные последствия для румынского литературоведения.

Караджале и Зарифопол посещают вместе музыкальные вечера в Гевандхаусе.Караджале стремился не пропустить ни одного значительного концерта. Слушая музыку, он забывает все на свете. Особенно когда исполняют его любимые вещи, например Четвертую симфонию Бетховена.

Однажды во время концерта в Гевандхаусеисподнялась Четвертая симфония. В первой части, как раз тогда, когда оркестр переходил на пианиссимо и в зале царила почти религиозная тишина, с того места, где сидел Караджале, послышались странные звуки, похожие Я на хлопки, потом возгласы и возмущенное шиканье. Только после окончания концерта остальные румыны, присутствовавшие в зале, узнали от поэта Черна, сидевшего рядом с Караджале, что там произошло.

«Я чувствовал, что неня Янку не может сдержать своего восхищения, — рассказал Черна. — И в самом деле, он не удержался и вдруг воскликнул: «Это восхитительно!» И даже слегка хлопнул себя ладонью по лицу. По-видимому, он и сам не ожидал, что такое выражение энтузиазма будет иметь последствия, — он забыл, что в зале царит глубокая тишина».

Восхищение Караджале музыкой, как и все его увлечения, проявлялось у него по сравнению с прочими смертными с десятикратной силой. Его кумирами в музыке были Бетховен и Моцарт. О них он мог говорить часами с великолепным знанием дела и пылким красноречием. В этих речах не было и тени обычной иронии — о музыке Караджале говорил, как поэт. Пятьдесят лет спустя И.Д. Геря, сын Доброджану Геря, все еще помнил караджалевские рассуждения

о Моцарте:

«Ничто так не изменило бы развитие музыки, как если бы Моцарт жил дольше. Эти великаны — Бетховен, Моцарт — они как огромные утесы в русле реки: они заставляют реку менять свое направление. Если бы даже одного из них никогда не было на свете, вся музыка пошла бы иным путем. В гениальном финале из Дон-Жуана как будто слышно, какие огромные перемены подготовлялись в голове Моцарта. Здесь звучит неслыханный дотоле драматизм, который через Бетховена дошел к Вагнеру. А если бы Моцарт жил дольше, кто знает, как бы развивалась эта драматическая нота? И тогда Вагнер сочинял бы музыку иначе — не знаю как, но иначе». (Караджале не очень-то восхищался Вагнером.)

Пауль Зарифопол был образованным музыкантом, великолепным пианистом, а Караджале никогда в жизни не притрагивался к музыкальным инструментам и даже не умел читать ноты. Но Зарифополу приходилось иногда обращаться за разъяснениями к Караджале. Он обладал удивительным слухом и судил о музыке с не меньшим пониманием, чем любой профессионал. Моцарт, Гайдн, Гендель, Глюк, Григ и Бетховен, прежде всего Бетховен — вот любимые композиторы Караджале. Бетховена он выделял среди остальных и называл его фамильярно «боярин», или «счастливый Людовиг». Фотографии и рисунки, изображающие Бетховена, можно было увидеть в доме Караджале всюду — на стенах, на письменном столе. Можно сказать, что там господствовал настоящий культ Бетховена, вполне соответствующий Душевным склонностям Караджале, ибо и в музыке, как и в литературе, его восхищают ясность и гармония, величественная мощь и свобода.

НО БУХАРЕСТ БЛИЖЕ

Итак, Караджале основательно устроился в Берлине, впервые он жил без спешки и без материальных забот, с ощущением полной свободы и независимости. Из Берлина он часто ездил в Лейпциг послушать музыку и поболтать со своим новым другом Паулем Зарифополом.

Иногда последний приезжал в Берлин. А когда наступало лето, Караджале, верный своим привычкам, торопился вывезти детей из города куда-нибудь, где можно подышать свежим воздухом. Из Бухареста он часто ездил в Синаю, из Берлина он едет на курорт в Травемюнде, на берегу Балтийского моря. Здесь, как и всюду в Германии, царят чистота, порядок, цивилизация.

Но в этой идиллической жизни с самого начала заметна одна особенность: находясь за границей, Караджале продолжает окружать себя румынской обстановкой. Он только физически покинул родину, но духовно про должает жить лишь румынскими интересами и румынскими проблемами. Он ограничивается немецким комфортом, немецкой музыкой и немецким пивом, но не делает никаких попыток войти в чужую жизнь, лучше узнать ее особенности, сблизиться с деятелями немецкой культуры. В его доме бывает немецкая писательница Мита Кремниц, да и то лишь потому, что она долго жила в Румынии. Все остальные посетители — румыны. Караджале представляет собой тот тип эмигранта, который, дыша чужим воздухом, всем своим сознанием продолжает оставаться на родине.

Любопытно наблюдать, как Караджале, добровольно покинувший Румынию, на чужбине окружает себя всем тем, что ежедневно и ежечасно напоминает ему о ней. Свою берлинскую квартиру он обставляет так, как будто она находится в Бухаресте. Вопреки адресу — Пройсишештрассе, 10, Гогенцоллерндамм, 10, или Гогенцоллернплац, 4, - квартира Караджале — это маленький румынский оазис, возникший в самом сердце Берлина. И обосновавшийся в нем путник старается его не покидать.

«В Берлине отец стал домоседом, — вспоминает дочь Караджале. — Он редко выходил из дому и мог по неделям не вылезать из своих «кавалерийских» брюк, турецких комнатных туфель «системы Стамбул», и домашней, порванной на локтях фуфайки. Иногда он с большей легкостью отправлялся в путешествие, чем выходил в город».