Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница

Алексеев Сергей Трофимович

Но оставлять теперь без присмотра берлогу погорельца невозможно, сразу увидит следы посещения чужаком, сбежит, и потом уже будет не найти…

Сначала он увидел лосиху с двумя телятами, причем внезапно – возможно, на несколько минут прикрыл глаза и отключился. Они брели от урмана прямо на Рассохина и были уже метрах в двухстах. Матка иногда останавливалась, выслушивала пространство, и длинноногие, нескладные еще лосята замирали вместе с ней. Глаза слезились, и потому он не сразу разглядел еще один движущийся

за лосихой неясный предмет, подумал – двоится. По крайней мере, уж никак не предполагал, что возле дикого, чуткого зверя может быть человек. Но потом услышал:

– Ступай, матушка, ступай!

Уши заложило, поэтому голос казался отдаленным, как в телефонной трубке, но слова вполне были понятны. Человек гнал лосиху с телятами, как гонят корову, и даже хворостина в руке была!

Стас сидел не шевелясь и вроде бы даже дышать перестал, взирая на невероятную картину, но когда осталось шагов сорок, матка почуяла его, резко порскнула в сторону и неторопко порысила вдоль болота, ко второй гриве, увлекая за собой телят. И на белом мху в тот час же отчетливо обозначился человек – вроде ружье за спиной!

– Ложись! – крикнул Рассохин, выстрелил у него над головой и передернул затвор.

Он опасался за винтовку выпуска времен Русскояпонской войны: нарезы подъело, затвор болтался, но это чудо Мосина работало как часы!

Лосинный пастух не ложился, стоял со своей хворостиной и пытался высмотреть, откуда стреляли.

– Ложись! – Стас выстрелил ему под ноги.

– Дак мокро ложиться-то! – невозмутимо отозвался тот. – Я уж постою!

И чем обескуражил Рассохина. Он сунулся было в болото, но воды там по колено…

– Руки подними и иди ко мне! – скомандовал. – Быстро!

– Как уж получится. – Погорелец рук не поднял, но все-таки пошел. – А чего стреляешь-то, паря?

На вид ему было лет под сорок, лицо красное, волосы до плеч – то ли белые, то ли седые, прихлопнуты суконной шапкой, рыжая борода спрятана под рубаху. А ростом метра полтора только! Если Рассохин в его землянке ходил сгорбившись, то этот головой и до потолка бы не доставал.

За спиной оказалось не ружье – медвежья рогатина, пика с кованым широким навершием.

– Корову мою напужал, варнак, – продолжал балагурить на ходу незнакомец. – Два дня искал, доить вел, а ты турнул… И где теперь искать?

Возле тылового шва погорелец склонился, распустил длинные голенища бродней, перебрел воду и сел на толстый сук кроны.

– Фу, притомился… А ты почто мою винтовку взял, паря?

– А зачем ты мне мотор испортил?

– Вон что… – протянул кержак. – Значит, твоя лодка была?

– Женщину на стане геологов ты похитил? – спросил Рассохин и наставил на него штык.

– Женщину? – Взгляд у него был подвижный, скользкий, хитрый. – Не, паря, не я. Я только подсоблял.

– Кому подсоблял?

– Да

ты штыком-то не тычь. – Погорелец отодвинулся. – И так скажу. Прокошке четвертый десяток пошел, дак жениться пора. Ему и взяли жену. А что? Добрая отроковица, племяннику моему по нраву пришлась.

– Это была моя отроковица! – почти выкрикнул Стас, чувствуя навязчивое бессилие.

– Да будя врать, паря! – обезоруживающе засмеялся он. – Была бы твоя – возле себя держал, на шаг бы не отпустил, долю бы свою с нею делил. Она чужая тебе, я же сам видел! И ты ей чужой… А Прокошке теперь родная, ибо добычей взял. Ты ешшо молодой совсем, рано тебе жену. Ты ешшо, поди, с Богом-то не ратился, отрок комолый. Дак погуляй пока…

– Она была моя, она обещала…

– Чего обещала?

– Мы взяли палатку и ушли в лес, – почему-то как уже о произошедшем сказал Рассохин. – Нашли там место, тайное… И наперекор судьбе!

– Она что же, паря, блудила с тобой? – вдруг сурово спросил погорелец. – Ежели так, прямо и сказывай!

Жидкая вершина валежника играла под ногами, и чтобы не свалиться, Рассохин уперся в нее штыком и навалился на приклад винтовки.

12

Всю ночь Рассохин просидел на кедре, нависающим над бурной водой прижима, перебирая в памяти чувства и дела давно минувших лет и с рассветом, когда с реки потянуло холодом, начал зябнуть. Он хотел уже пойти к стану, чтоб запалить костер и подремать возле него, однако услышал за спиной стук деревянных подошв и вспомнил: в Древнем Риме рабы носили деревянные сандалии, чтобы было слышно, чтобы не могли подойти бесшумно и зарезать спящего господина, а кожаные полагались только вольным гражданам.

Блаженная остановилась у него за спиной, после чего села и затаилась.

– Ну и что не спишь? – спросил он, не оборачиваясь.

– Днем выспалась, – отозвалась голосом отрешенным. – Я ночами сплавлялась, а днем находила местечко и спала. И потом, я с детства боюсь спать одна.

– А что, за тобой гонятся?

– Они следят за мной, – не сразу призналась она. – С берегов смотрят. И сейчас за твоим островом стоит одна, русалка. Из воды вынырнула…

– Да, я тоже чую – глядят… А почему следят за тобой?

– Сами огнепальную пророчицу найти не могут, а я могу! Вот они и хотят, как найду, меня погубить и истину себе присвоить. Хитрые!

Кажется, у блаженной была мания преследования, замешанная на сексуальной озабоченности, потому что она положила руку Стасу на бедро и начала потихоньку гладить.

– Траур у меня! – напомнил он строго и, отодвинувшись, достал трубку, хотя курить не хотел.

– Вы не знаете, в поселке можно работу найти? – вдруг спросила блаженная совершенно разумным голосом.