Каракалпак - Намэ
Шрифт:
В таком-то вот виде, усталый, окровавленный, растерзанный, явился он в родной аул. А там друзья его пируют, собравшись в одном из домов. В тот дом и вошел бывший бий.
Увидев его, друзья изумились. Что с тобой? — спрашивают.
— Многое со мной сегодня приключилось, — отвечает он, — и плохое, и хорошее. Плохо то, что за неуплату податей хан лишил меня звания бия. А хорошо то, что, возвращаясь от хана, я встретил тигра и сумел одолеть его.
— Врешь, — говорят друзья. Так мы тебе и поверили.
— Тоже, храбрец сыскался.
— Да где ж это видано, чтобы человек один на
— Наверное, просто упал с коня и расцарапал лицо о колючки. А теперь рассказываешь нам разные небылицы. Ищи дурней в другом месте.
— Ха-ха, конечно же шлепнулся с коня. Ведь всем известно, какой он никудышный наездник.
И все стали смеяться ему в лицо. И сколько он ни пытался объяснить, что говорит правду, ему никто не поверил. Даже слова сказать не дали. Нагло обрывали его, как только раскрывал рот.
Не выдержал парень насмешек. Прибежал домой. И тут вспомнил клятву, данную отцу. Нашел веревку, привязал ее к тому крюку. Поставил под ноги ступу. Но как только оттолкнул ступу, балка — хрясь — и лопнула, не выдержав тяжести, потому что была она полая. Он упал на пол, а из балки посыпались золотые и серебряные монеты.
И понял он тогда смысл последнего повеления отца. Понял, что отец хотел не погубить его, а спасти.
Собрал парень монеты. Отсчитал, сколько полагалось отдать хану. Остальное упрятал. Поехал в ханский дворец и вернул себе звание бия. После этого воротился в аул и вновь зашел к пирующим друзьям. Те встретили его настороженно.
— С чем явился к нам?
— Разные новости, — ответил молодой бий, — есть хорошие, есть и плохие.
— Говори.,
— Хорошо то, что хан вернул мне звание бия.
— Поздравляем! — закричали его друзья.
— Мы все ждали этого.
— Конечно, так и должно было случиться.
— Кому же и быть бием в нашем ауле, как не тебе?
— А плохо то, — продолжал он, — что тигры стали мне попадаться слишком часто. Сегодня по пути в аул я перебил их целых семь, один лютее другого.
— Ой-бой, целых семь! — изумился один.
— А что тут такого? — вмешался другой.
— Конечно, — поддержал третий. — Вон бий соседнего аула одолел пятерых тигров, а он слабее тебя.
— Такому батыру и дюжина тигров нипочем. А уж семерых ты можешь уложить одной рукой.
— Истинно. Истинно так. Мы все всегда знали, что ты способен и на большее.
Вышел молодой бий от бывших друзей и задумался.
«Ведь если бы я. тогда повесился, — размышлял он, — то никто никогда не поверил бы, что справился с тигром. Значит, то, что произошло на самом деле, как бы и перестало б существовать. Зато теперь они разнесут по миру молву о моих победах, которых не было. Значит, то, что никогда не происходило, будет считаться действительным случаем. А может, и в прошлом так же: все, что говорят люди о подвигах батыров и деяниях мудрых биев, — выдумка? Зато истинные подвиги и деяния забыты? А может, и потомки наши, говоря о нас, будут помнить небылицы, а были так и не узнают? Неужели в жизни и впрямь «по молве почет, а дела не в счет»? Неужели она так устроена? Эх, превратности жизни!»- вздохнул он.
Из рассказов аксакалов.
Народу на похороны и поминки съехалось много. Еще бы! Ведь сам хан прибыл. После поминок хан дозволил всем разъезжаться, и, когда самые торопливые уселись на коней и ускакали от аула уже верст на пять-шесть, так что их еле видно было, хан вдруг вызвал к себе Доскелди и повелел ему:
— Вороти всех немедля. Я хочу им кое-что сказать. — Ой-бой! Великий наш хан, — растерялся Доскелди, — да разве ж они теперь меня послушают? Теперь уж никого не воротишь.
— Эх, безмозглый, — ответил ему хан, — да разве же я не знаю, что на твой зов они не воротятся. Неужто ты не догадался, что воротить их надо моим именем: «Хан повелел!» А я-то уж было собрался вместо Беккелди назначить бием тебя. Но сейчас вижу, что не бывать тому.
Коше-бий рассказывал. Принципиальность в оценке правды действительности — это моя отличительная черта в положительную сторону. Но вот эта самая черта и пересеклась в противоположном направлении с линией поведения председателя нашего аула.
На глазах у народа он со мной обходительно молчал, по в те периоды, когда мы с ним оставались с глазу на глаз, друг перед другом, он моментально начинал оказывать на меня давление при посредстве прямых угроз.
— Уезжай из подведомственного мне хозяйства, — говорит, — поскольку ты мне постоянно мешаешь своим вредом.
— В чем же заключается помеха моего вреда? — спрашиваю его.
А он объясняет:
— Отдельные жители аула вместо того, чтоб обратиться за советом или консультацией к моему авторитету председателя, в обход субординации идут совещаться с тобой. Я не могу допустить подрыва вверенного мне авторитета, а потому кочуй в другой аул.
Меня не напугали его слова, но вследствие их я начал испытывать чувство закономерного беспокойства. Все-таки оказаться в противных отношениях с человеком, первым по должностному положению в хозяйстве, — это создает определенные затруднительные положения в ежедневной жизни. Стараясь подстраховаться с точки зрения безопасности своего тыла, я вспомнил, что в райцентре у меня имеется в наличии родной племянник в должности начальника районной милиции.
Я никогда прежде не отягощал его служебное положение своими личными просьбами, но на сей раз сложившаяся обстановка вынудила меня прибегнуть к общению с ним.
— На кого жалуетесь? — спросил племянник.
— Ни на кого, — говорю.
— Приятно выслушивать такие показания, — заявляет он. — А то все сплошь являются только с жалобами. — И продолжал:- Так, может быть, имеется какая-нибудь просьба, адресованная персонально мне?
— Имеется, — отвечаю. — Единственная просьба состоит в том, что когда во время очередного посещения нашего аула ты, племянник, соберешься уже покинуть объект, то прежде этого не забудь свидеться со мной и поздороваться за руку.