Карамболь
Шрифт:
Он пожал плечами:
— Не особенно. Я просил их об этом, но не хочу слишком давить. Когда они до чего-нибудь докопаются, то, естественно, сообщат мне. Возможно, я поговорю с Рейнхартом и попробую что-то разузнать.
Они подъехали к аэропорту. Ван Вейтерен свернул в парковочный гараж, въехал по узкому пандусу и припарковался перед серой бетонной стеной.
— Давай, — сказала она, — разузнай. Я хочу знать, кто убил моего брата.
Он кивнул и вылез из машины. Двадцатью минутами позже он смотрел, как дочь идет между двумя сотрудниками службы безопасности и исчезает в кабине для предполетного досмотра.
«Да, —
Кто?
Поначалу это казалось непостижимым.
Его первой мыслью — первой попыткой объяснения — было, что мужчина на парковке каким-то невероятным образом пришел в себя после ударов. Выбрался из кустов, дополз до ресторана и попал в больницу. Выжил.
С размозженной головой и переломом шейного отдела позвоночника?
Потом он стал припоминать факты. Об этом случае писали все газеты, о нем сообщалось по радио и телевидению; конечно, никаких сомнений быть не может. Долговязый молодой человек, которому он нанес смертельные удары возле поля для игры в гольф, мертв. Окончательно и бесповоротно мертв.
«Ergo? [10] — подумал он. — Ergo, я убил не того человека. Должно быть, так. Есть ли какие-нибудь другие варианты?»
Других вариантов он не видел. Очевидно, он… еще раз умудрился убить человека по ошибке.
Это казалось не менее непостижимым.
Нечего было ждать, что этим вечером он сможет уснуть, и после нескольких часов бесплодных попыток он встал с постели. Часы показывали два; он выпил на кухне чашку чая с капелькой рома, затем взял машину и поехал к морю. Припарковался в «кармане» на дороге между Берензей и Лейнайс и просидел там в одиночестве полтора часа, пытаясь рассуждать сам с собой под мощный аккомпанемент моря, доносившийся через спущенное боковое окно. Дул сильный юго-западный ветер, и хорошо были слышны накатывавшие на берег многометровые волны.
10
Следовательно (лат.).
Не тот человек? Он убил не того человека. В тот вечер из ресторана «Траттория Комедиа», легкомысленно помахивая пакетом, вышел не шантажист. А кто-то другой.
Какой-то человек, зашедший в туалет и случайно увидевший в мусорной корзине пакет? Неужели все так просто?
Случайность? Кто-то, кому повезло — или не повезло, принимая во внимание финал, — опередить шантажиста? Возможно ли такое?
Эту версию он исключил почти сразу. Слишком неправдоподобно. Нереально. Дело обстояло иначе, совершенно по-другому. Решение не заставило себя долго ждать.
Имеется помощник. Имелся. Его-то он и убил. Анонимный автор писем предпочел не ходить сам и отправил для получения «грязных» денег доверенное лицо. Чтобы не подвергаться лишнему риску; без сомнения, очень разумно и, в общем контексте, совершенно не удивительно. Ему следовало об этом подумать. Учесть такую возможность.
Промах на самом деле непростительный — чем больше он думал, тем очевиднее это становилось. Страшная ошибка. Пока он сидел в Диккене и иронизировал над непрофессионализмом своего противника, речь, оказывается,
И теперь сделал второй ход. Двести тысяч гульденов. Двести тысяч!
«Проклятие! — Он громко ругался, ударяя руками по рулю. — Твою мать!»
За злостью последовал страх. Страх перед тем, что он натворил, и перед будущим. «Будущее? — подумал он. — Какое еще будущее?» Если судьба его еще не решилась в течение последних недель, то решится в течение ближайших. В ближайшую. Это совершенно ясно. Просто-напросто вопрос дней, иначе истолковать ситуацию едва ли возможно.
Решится еще раз.
Он открыл дверцу и вылез из машины. Повернулся к ветру и двинулся вдоль дороги. Море бушевало.
«Неужели я по-прежнему я? — внезапно задумался он. — Разве я все тот же человек? Да и человек ли я вообще?»
Бильярдный шар, медленно катящийся навстречу неумолимой судьбе? Два столкновения, две перемены направления… а дальше?
В голове с нарастающей частотой замелькали образы парня в канаве и молодого мужчины, удивленно поднявшего брови за секунду до первого удара. Эти образы переплетались, врезались друг в друга, почти не оставляя места ничему другому. Он попытался обратить мысли к Вере Миллер — к смеющейся, жизнерадостной, рыжеволосой Вере, — но ничего не получалось.
Пока он, согнувшись, съежившись от холода и соленого ветра, тяжело ступал в темноте — в «час волка», осознал он с усталой покорностью, — у него периодически возникал импульс взять и сдаться. Сильный импульс просто отдаться в объятия моря или в руки полиции и положить конец всему сразу.
Последовать слабому шепоту, который, естественно, все же был голосом совести и каким-то странным образом, казалось, перекрывал шум волн и гармонировал с ним. «Странно, — подумал он. — Все сочетается, будто в кино. Чертовски странно. Шум и шепот».
Но Вера Миллер все-таки перевесила. В конце концов ее смеющееся лицо со сверкающими зелеными глазами и ее теплое, влажное лоно, сжимающееся вокруг его члена, отогнали страх и безнадежность, подавили шепот. Ее несгибаемая сила любви. Сила их любви.
И будущее.
«Мне нельзя сдаваться, — подумал он. — Во всяком случае, сейчас. Я должен думать и о Вере тоже».
Домой он вернулся без пяти пять утра. На обратном пути он обрел некоторое спокойствие — возможно, просто вымотался. «Что сделано, то сделано, — думал он. — Слезами делу не поможешь. Главное — будущее. Сперва ближайшее, потом дальнейшее — жизнь с Верой».
Впрочем, если не удастся разобраться с «другом», о дальнейшем будущем, разумеется, можно забыть. Тогда получится неделя, не более, вне всяких сомнений. Необходимо найти стратегию. Защиту, ответный ход. Что делать?
Вот именно, что? Если просто взять и заплатить требуемые 200 000 гульденов, это будет значить, что он лишится всего имущества. Как накоплений, так и дома — и ему все равно не хватит. Придется еще брать заем — как минимум 50000 гульденов. А дальше?
Дальше? Даже если он останется совершенно голым, какие у него есть гарантии? Шантажист знает то, что знает, и, вероятно, этого не забудет; имеются ли какие-нибудь аргументы в пользу того, что он удовлетворится полученным?