Карамель
Шрифт:
Мой взгляд останавливается на тонких, обгоревших стволах деревьев. Те кучкой собрались на холме где-то за стеной и обглоданными морозами и ветрами ветвями машут в нашу сторону. Не машу в ответ: не приветствую. Присматриваюсь: мне хочется увидеть живое, животных, иных — нечто другое, но я понимаю, что жить там невозможно — все погибло! мы всех их убили!
Я поворачиваюсь к друзьям. Ирис оглядывает себя — должно быть, ищет лишние сантиметры. Пустой взгляд Ромео в очередной раз буравит что-то; слежу за ним — такой же пустой стол.
Опять смотрю в окно и вижу лишь холмы — мы слишком высоко, чтобы разглядеть
Я задумываюсь о людях из Острога: видят ли они защитную стену? Способны к ней подойти? Нет… ложь! люди не живут там — это все глупые попытки иных людей совратить наш разум, возможность их поселить червя-мыслителя в наши головы и заставить волноваться. Острог — выдумки.
Выдумки?
Мне видятся огромные канавы грязи, песок, а в этих канавах протекающие отходы, темно-зеленые; и люди бегают по доскам и неустойчивым мостам — как наши, но в сотни раз меньше — от одного основания дома к другому; грязь в канавах раздувается в пузыри, лопается, обжигает голые щиколотки пробегающих подле…
— Ваш заказ. — Сбивает меня с мыслей официантка.
Она ставит на стол кофе и задумчиво глядит на меня.
— Все правильно, — киваю я, решив, что девушка забыла, кто что заказывал.
— У вас…
Она притрагивается к своему носу, а я касаюсь своего.
Отвожу пальцы — кровь. Мне становится дурно — не переношу вида крови, не переношу запаха крови, не переношу мысли о крови.
— Карамель? — зовет меня Ромео, чтобы я повернулась и посмотрела на него.
— Где уборная? — спрашиваю я и встаю, прикрывая лицо рукой.
— Налево и до конца, справа от двери «Служебное помещение», — говорит мне официантка, а потом продолжает раскладывать заказ.
Ее лицо становится вмиг серьезным, любые содрогания мышц на нем прекращаются, и вот нам предстает серьезная серая прямая вместо рта, слегка насупившийся по своей природе нос и два глаза — потухших фонаря.
Зачем я пришла сюда, почему визит наш был настроен на уродливое Логово — место обитание всего несуразного и отрешенного? Зачем без толку пялилась на умирающую Землю, когда у нас есть свой целый мир? Умирающую..? — нет, мертвую. Мертвую; какими-то мелкими и ужасающими кусками бьющуюся в предсмертных конвульсиях уже несколько сотен лет Землю. К чему представления мои захватил Острог и люди оттуда?
Я с поверхности! Я принадлежу к семье Голдман — самой богатой и влиятельной семье современности. Если не Новый Мир, то сами Голдман погубят имеющихся паразитов, они топнут каблуками своих черных, лакированных туфель прямо им по хребтам. Недруги и недуги будут устранены, отрешены, изгнаны прочь, подавлены, убиты. Голдман — убийцы, но иные — не жертвы; они излишки.
Я нахожу уборную и заваливаюсь в нее, плотно закрываю двери изнутри, и пальцы мои давят на замок. Быстро гляжу в зеркало над парящими раковинами — кровь поспешно стекает к губам. Я не пытаюсь остановить
Карамель Голдман сидит в общественном туалете некой забегаловки с двойственным названием, кое не должно присутствовать на верхних этажах Золотого Кольца и в Новом Мире вовсе, сидит и наблюдает за убитой жизнью — позор и травля! я угнетаю себя за это. Мечтаю о выходном, от которого отказалась по собственной, не присущей мне глупости.
— Карамель! — доносится до меня голос Ромео. — Ты в порядке?
Не спешу отвечать ему; не имею твердого решения: врать или нет.
Представляю Ирис, которая все так же сидит и осматривает себя, даже не заметив нашего отсутствия, и выпускаю жалкий смешок от осознания ничтожности сложившейся ситуации. И горько и забавно — Такая Ирония.
И Ирис опять охватывает мои представления — может, в глотку ее ползет очередное пирожное, а сама девушка, приготовившись к скорому употреблению таблеток для рвоты, просит добавку? — больше счет, меньше кошелек.
Я ненавижу подругу в этот момент больше всех и всего; она выводит меня одним только своим существованием — бренным и бессмысленным, ибо она глупа и умом недалека. Шоппинг и сплетни — единственные страсти в ее жизни; как и у многих людей с поверхности. И я понимаю их — чем себя занимать, когда имеется все, когда не к чему стремиться, когда ты знаешь, что у тебя есть будущее на поверхности, когда нет стимула развиваться и расти, когда не надо обременять свой мозг какой-либо умственной нагрузкой? — ходи по магазинам и ресторанам целыми днями; не выделяйся из толпы; покупай и слушай; твои дорогие юбки и брюки просиживаются в офисах для того, чтобы потом ты мог покупать новые на Золотом Кольце.
— Карамель? — теперь вопросом зовет меня Ромео.
— Да, — отзываюсь я, оставив прошлую реплику без ответа.
Ромео молчит — думает о необходимости повторения вопроса, если я допустила игнорирование первого.
Боясь запачкать белоснежный свитер кровью, аккуратно подтираю нос рукой и встаю. Сдергиваю, направляюсь к раковине.
— Я буду ждать тебя за столиком, — наконец подает голос Ромео, и тогда я позволяю включить себе воду, чтобы умыться.
Ноги подкашиваются — я хватаюсь за край раковины, капли стекают с лица вместе с кровью из носа, ударяются о кафельный пол и эхом звенят в ушах. Я закрываю глаза, но вижу перед собой воду; горло стягивает — шаги в стороне, хлопки по двери.
— Мы ваши Создатели! — кричит нечто во мне, но замолкает, как только дверь в туалет открывается, как и мои глаза.
Я смотрю на Ромео через зеркало, плечи пиджака его сбиты.
— Я попросил у служащих ключ, — говорит он и проходит.
Перевожу взгляд на свое отражение — кровь уже на губах. Вода почти заполнила раковину, мощный напор бьет из крана и всплески от него разлетаются на зеркала. Ромео сует пальцы под воду, сухой рукой закрывает кран, без разрешения подступает ко мне и прикасается к лицу — сырая рука скользит от носа до губ; и как ему не противно?