Карамельные неприятности
Шрифт:
Правда, на какое-то время он полностью утратил представление о направлениях, не мог понять, где верх, где низ, где спасительная поверхность, где илистое речное дно, – вокруг него был только мутный сероватый кокон ледяной, беспросветной, безнадежной темноты, но тело опять само решило за него эту задачу, само поняло, где спасение, само рванулось из смертельного плена, и Сергей прорвал невидимую границу, его голова оказалась над водой, и он сделал мучительный, разрывающий легкие, но такой желанный вдох…
Он дышал и не мог надышаться.
В первый момент казалось,
Ко всему прочему, мокрая одежда стала тяжелой, как свинцовые гири, и тянула Сергея в речную глубину.
Он понял, что главное сейчас – двигаться, двигаться, пока хватает сил, и сделал несколько сильных гребков.
Плавал он хорошо, но, конечно, не в таких условиях – в теплом южном море или в голубой прозрачной воде бассейна, а не в ледяной апрельской реке, да к тому же в мокрой, тянущей на дно одежде…
Двигаться, двигаться!
Еще несколько гребков…
Сознание снова начало мутиться. Холод довершал свое дело, лишая его последних сил, лишая остатков воли.
И в тот момент, когда ему казалось, что все кончено, он почувствовал под ногами илистое, неровное дно.
Сергей сделал еще одно, последнее усилие – и потерял сознание.
И опять оно вернулось к нему от холода.
Он приоткрыл глаза и застонал.
– Живой! – раздался над ним хриплый незнакомый голос. В этом голосе прозвучало откровенное разочарование.
– Живой! – повторил невидимый голос. – Возись теперь с ним! Ох, грехи наши тяжкие!
Сергей снова мучительно застонал и попытался приподняться.
Тело онемело от холода и не хотело слушаться.
Сергей почувствовал острый и свежий запах реки, почувствовал под собой сырую осклизлую почву и понял, что успел в полубессознательном состоянии выбраться на берег. Глаза с трудом разлепились, и он сначала увидел прямо над собой голое поникшее дерево, а потом ссутулившегося рядом человека.
Человек был одет в какие-то грязные обноски.
Его лицо, до глаз заросшее пегой клочковатой бородой, покрывали синяки и ссадины. Из этой кошмарной маски выглядывали два живых, насмешливых глаза.
– С днем рождения! – прохрипел этот удивительный представитель человеческого рода. – Считай, ты сегодня второй раз родился! За это дело, голубь ты мой, выпить надо!
– Я сейчас от холода околею! – с трудом проговорил Сергей, стуча зубами. – Так что день рождения отменяется!
– Обожди. – Бомж принялся рыться в своих лохмотьях и наконец вытащил небольшую бутылочку с какой-то зеленоватой жидкостью. – Вот, видишь, голубь, как тебе повезло? У меня для хорошего человека всегда найдется…
Он приподнял голову Сергея, поднес пузырек к его губам:
– Пей, голубь, не стесняйся!
Сергей почувствовал резкий, отвратительный
Небо обожгло, потом жидкое пламя перетекло в пищевод, ударило в желудок…
Ничего более отвратительного Сергей не мог себе представить.
Смесь ацетона, бензина и сероводорода только приблизительно могла дать представление об этом напитке.
Но огонь, вспыхнувший в желудке, в считаные секунды распространился по всему телу, и Сергей почувствовал, что оживает, что может даже двигаться.
– Ну вот, голубь, поживешь еще немножко! – прохрипел бомж и отнял у него пузырек. – Мне-то оставь!
Он жадно, до последней капли допил зеленую жидкость и аж крякнул от удовольствия.
– Что это было? – с трудом выговорил Сергей, показав глазами на опустевший пузырек.
– Понравилось, да? – Бомж хрипло рассмеялся. – Молотов-коктейль! Сам изобрел!
Он потянулся и проговорил, придирчиво осмотрев Сергея:
– Ну, голубь, если встать сможешь – надо нам с тобой домой двигаться, а то и вправду от холода околеешь! Больше-то у меня согревающего не осталось…
– Домой? – переспросил Сергей.
Домой… может ли он сейчас вернуться домой? Есть ли у него этот самый дом?
Бумаги, которые ждет Иван, пропали. Причем, судя по тому, как вел себя Василий, именно он украл их. Как уж он сумел это сделать – отдельный вопрос, но сделал. В этом можно не сомневаться. Обеспечил себе алиби и хотел убить его, Сергея, чтобы списать кражу на него. Как говорится – концы в воду.
Буквально в воду – в черную, ледяную апрельскую воду.
Так что появляться сейчас дома ему никак нельзя.
Иван ни в какие его объяснения не поверит, возьмет в оборот и будет прессовать, пока не останутся от Сергея рожки да ножки… Иван за те бумаги кого угодно на куски разорвет.
– Домой мне никак нельзя… – едва слышно проговорил Сергей.
– А я не про твой, я про свой дом говорю, – успокоил его бомж.
Он встал и помог Сергею подняться на ноги.
Ноги подкашивались, земля качалась и норовила завалиться набок, но нежданный попутчик подставил Сергею свое плечо, и они медленно двинулись вдоль берега реки.
Берег был скользкий и неровный, ноги разъезжались, и если бы не бомж, Сергей снова свалился бы в реку и уже точно не встал.
– Куда мы идем? – проговорил он через несколько минут, почувствовав, что силы на исходе.
– Я же тебе сказал – домой! – отозвался бомж и покосился на Сергея, как на неразумного ребенка.
– И далеко еще?
– Да уж, считай, пришли!
С этими словами попутчик придержал Сергея за рукав и вдруг пихнул куда-то вбок. Продравшись сквозь голые кусты, они оказались на небольшой вытоптанной площадке, с одной стороны которой виднелось строение – не то сарай, не то трансформаторная будка, но больше всего это походило на деревенский дощатый сортир. Провожатый Сергея отогнул две доски и залез внутрь. Там он покопался немного и вскоре вылез, бросив к ногам Сергея какой-то тюк.