Карантин
Шрифт:
– Твоя мать звонила и рассказала, что случилось. Сказала, у тебя жар, но все другие показания в норме и пока не проявилось никаких симптомов.
– Я в порядке, пап. – Его озабоченность вновь выводит меня из себя. Особенно когда вижу руку Голди на его плече.
– Но мне, наверное, пора отключаться, нужно отдохнуть, поберечь силы. – Я только что слышала, как Оливер говорил так своей маме, и надеюсь, он не посчитает, что его жизнь разрушится снова, если я позаимствую эту отговорку.
– Конечно. Мы понимаем, – отвечает отец.
Мы.
– Мы тебя любим.
Секунду они смотрят на меня, потом я быстро отвечаю:
– Я вас – тоже, – и прекращаю звонок раньше, чем они успевают сказать что-либо еще.
На стороне Оливера все еще тихо, и я снова оглядываюсь, желая хлопнуть дверью, бросить что-нибудь и закричать, топая ногами.
Но ничего не делаю. Не могу сделать ничего такого.
Выглядываю в окно, смотрю на пустую палату в другой стороне коридора.
Интересно, там кто-нибудь еще будет? Заболеет ли еще кто-нибудь? Болезнь. Все считают, что я больна.
Кто-то появляется с той стороны двери и надевает костюм химзащиты. Не могу понять, мужчина это или женщина; да и какая разница? Человек проходит сквозь шлюз, и я вижу Джои с двумя подносами.
– Обед! – говорит он. – Прошу прощения, что так поздно. Уже почти ужин! Обычно я не доставляю еду, но обсуживающий персонал побоялся идти к вам. Не то чтобы они плохо к вам относятся, просто думают, что у вас тут кишмя кишат вирусы, так что я вызвался волонтером, – улыбается он.
Значит ли это, что он хочет провести со мной время? Снова чувствую то легкомысленное настроение и сдерживаюсь, чтобы не захихикать. Я не из тех, кто хихикает. Хотя мне не удается взять под контроль появившуюся на лице широкую улыбку. Он поглаживает меня по голове – жест, который кажется мне одновременно успокаивающим и странным, поскольку его рука спрятана в огромную резиновую перчатку костюма химзащиты. Он ставит поднос на прикроватный столик и идет к Оливеру.
Пока поклевываю обед, звонит мама. Сложно сосредоточиться на том, что она говорит.
– Хорошие новости. Я прилечу в Майами через два дня. Жаль, что не завтра! Но мы с твоим дядей пытались найти сиделку для Рэнди, а у дяди не так уж много подходящих знакомых. Отыскали лишь на завтра, и…
– Мама, прошу, не надо объяснений, – говорю мягко. – Я просто очень… рада, что ты сможешь приехать. Спасибо, что взяла все это на себя. – Чувствую такую вину, что кружится голова.
– Без проблем, Флора.
Мы молчим секунду, потом мама спрашивает:
– Доктор Демарко сказала, ты на карантине с другим подростком. С парнем? – Она замолкает и ждет, пока я что-нибудь отвечу. Совсем как в детстве, когда она пыталась заставить меня признаться, что я обстригла волосы своей Барби.
– Да, – осторожно отвечаю я.
– Еще она сказала, что этот парень попал на карантин потому, что ты его поцеловала. – Так мы разговаривали до того, как от нас ушел
Я ничего не отвечаю и вдруг очень четко понимаю, что на стороне Оливера тихо.
Мама тоже молчит, ожидая ответа. Затем на заднем фоне раздается голос Рэнди, спрашивающий у мамы, где степлер.
– В правом ящике стола в комнате Флоры, – отвечает она, затем спрашивает меня: – Хочешь поговорить с кузеном?
– Не-е-ет! – слышу я в трубке.
Мама вздыхает.
– Прости, Флора. Он не может найти степлер. Ты же знаешь, как это бывает. Я кладу…
– Погоди, мам, прежде чем ты отключишься, – прерываю ее.
Она молчит, и я слышу, что Рэнди уже выходит из себя.
– Я просто хочу извиниться снова.
– Флора, дорогая, за что? Почему ты все время извиняешься? Ты не виновата, что заболела. Ты же не специально.
Неловко смеюсь.
– Нет, конечно.
– Нужно помочь Рэнди. А ты думай только о выздоровлении от этой лихорадки, ладно?
– Ладно, – отвечаю очень тихо.
Как только вешаю трубку, в палату через шлюз входит женщина в защитном костюме.
– Проверка показателей. – Она выглядит такой утомленной, будто каждый день расхаживает в защите. Хотя, если подумать, возможно, так оно и есть. Показатели – точно! Они поймут, что у меня нет никакого жара, что я не больна и Оливеру ничего не грозит. Мы сможем отправиться домой, и все это станет одним большим недоразумением, над которым мы однажды посмеемся. Хотя я не планирую встречаться с ним снова.
Женщина смотрит на часы на стене и что-то бормочет.
– Что вы сказали? – не знаю, почему пытаюсь с ней заговорить.
Она прищуривается, будто чует неладное.
– Сказала, что опоздала. Обычно я тут не работаю и не очень хорошо знаю местную планировку.
– Все нормально, на самом деле я не больна, – говорю, не задумываясь.
Она смотрит на меня сквозь закрывающий лицо прозрачный пластик.
– Как и все, – закатывает глаза медсестра.
– Нет, правда. Я действительно не больна. Это недоразумение.
Слышу, как за шторой ворочается Оливер, и надеюсь, что он слушает.
– Да ну? И что за недоразумение? – Женщина смотрит на меня сочувственно, сложив губы бантиком, будто мне пять лет.
– На самом деле у меня не было жара. Я его симулировала! Теперь мы можем пойти домой?
Сестра вновь закатывает глаза и сует термометр мне в рот.
Когда тот пикает, она достает его и смотрит на цифры, потом переводит взгляд на меня.
– Жара нет, – бормочет она, щурясь, и держит термометр двумя пальцами, словно тот ядовит. Мне вдруг становится обидно за свою слюну. Я не ядовитая. Вспоминаю, как отшатнулся от меня Оливер, и мне хочется вырвать термометр из этих пальцев и ткнуть ей в глаз.