Карантин
Шрифт:
– Э-э-э, народ, придется подождать несколько минут.
Раздаются стоны, а мужчины напирают на стюардесс. Флора все так же смотрит в иллюминатор, но вдруг поворачивается ко мне и хватает меня за руку.
– Оливер! – выдыхает она.
Я смотрю на ее мягкую ладонь, лежащую поверх моей, и удивляюсь, как у девчонок могут быть такие нежные руки. Интересно, какие руки у Келси? Флора больно впивается в меня ногтями. Ее голова закрывает окно, так что я понятия не имею, что происходит, но когда она откидывается назад, я вижу фургон.
Оттуда выбираются люди и идут к нашему самолету.
Они с головы до ног одеты в
6. Флора
Женщина через несколько рядов от нас кричит:
– Это же ЦКЗ [1] !
В салоне самолета внезапно наступает тишина. Все замирают на местах, оставив свои дела. Некоторые еще сидят, другие стоят в проходе, а один мужчина замер с наполовину стащенным с полки чемоданом. Все наблюдают, как четыре человека в белой химзащите приближаются к самолету. Не в силах ничего с собой поделать, я чувствую странный прилив возбуждения. Такой же постыдный порыв возникает каждый раз при намеке на снежный день или приближении к Нью-Йорку сильного шторма.
1
Центры по контролю и профилактике заболеваний США (англ. Centers for Disease Control and Prevention, CDC, ЦКЗ).
Возбуждение быстро проходит, когда люди в защитных костюмах поднимаются в самолет. Салон снова наполняется криками, и несколько пассажиров бегут в хвост. Это почему-то меня смешит. Очень сильно. Я так смеюсь, что не могу расстегнуть ремень безопасности. Я поворачиваюсь к Оливеру, и смех замирает в горле. Его лицо превратилось в ужасную зеленовато-белую маску.
Один из людей в костюмах хватает микрофон громкоговорителя, но из-за криков и беготни в самолете невозможно расслышать слов. Он смотрит на стюардесс, явно растерянный, а те беспомощно глядят в ответ и пожимают плечами. Наконец микрофон берет вторая женщина в костюме и кричит, чтобы слова пробились сквозь шум.
– ПРОСИМ ВСЕХ СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ!
Люди замолкают и смотрят на нее словно провинившиеся дети.
– Спасибо, – она улыбается. Смотрится странно. – Я знаю, мы выглядим пугающе, и вы не так представляли себе свой отпуск, но нас предупредили о возможном инциденте на борту этого самолета.
И затем – да – я бросаю взгляд на ряд впереди, где сидит, прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, больной мужчина.
– Уверена, большинство из вас слышали о мононуклеозе…
Слово «мононуклеоз» вызывает по всему самолету бурю перешептываний меж пассажирами.
– Погодите, погодите, это ведь шутка, да? Не хотите же вы сказать, что приехали из-за какой-то дурацкой подростковой болезни, передающейся через поцелуи?
Это один из тех мужчин, которые несколько минут назад спорили со стюардессами. Лицо у него бледное и влажное, словно сырое тесто.
Женщина в костюме химзащиты продолжает:
– Который, при всех своих неудобствах, не является серьезной болезнью. Однако в последние дни нашей организации стало известно о мутации этого вируса. Она смертельна как для людей пожилых, так и для очень молодых.
– К которым мы не относимся! – выкрикивает «сырое тесто».
Женщина не смотрит на него, но отвечает:
– И я думаю, никто из вас не захочет передать эту болезнь кому-то
Оливер тяжело дышит, поэтому я снова рассеянно хватаю его за руку.
– Мы называем эту новую болезнь «тропический моно», там, по нашему мнению, находятся ее истоки. Так как ваш рейс только что прибыл из Доминиканской Республики и есть подозрение на заражение, нужно поместить всех на карантин, чтобы следить за симптомами и температурой, прежде чем позволить вам продолжить путь до конечного пункта назначения.
Слова «карантин» и «возможный инцидент» повторяют, оглядываясь друг на друга, все пассажиры, пока «тесто» не показывает на ряд перед нами.
– Это из-за него, да?
Я слегка встревожена внезапной яростью в его глазах и раскрасневшимся лицом.
Слегка встревожена и одновременно очень раздражена. Он примерно ровесник моего отца и, точно как мой отец, очень старается выглядеть круто. Я смотрю на дурацкие бусины, нанизанные на редеющие волосы, и на дорогие часы на запястье. Конечно же, его заботит только он сам. Он, вероятно, тоже бросил свою жену и дочь.
Я выпаливаю, прежде чем успеваю себя одернуть:
– Эй! Мир не вокруг вас вертится. Он болен. Может, думал, что слегка простудился. Но знаете что? Он совершил ошибку. И сделал это не для того, чтоб испортить вам день. Не все завязано на вас!
Горячие слезы вдруг жгут глаза, и я сажусь обратно.
«Тесто» открывает и закрывает рот, щурясь в мою сторону.
Оливер смотрит на меня, пока я вытираю глаза и зло роюсь в сумке, хотя на самом деле мне ничего оттуда не нужно.
– Не могли бы вы все, очень вас прошу, сохранять спокойствие? – говорит сотрудник ЦКЗ. – Эти костюмы – всего лишь предосторожность. Все, что мы узнали об этом штамме, указывает на то, что он ведет себя точно так же, как моно, о котором вы все наверняка в курсе. Обычно он содержится в слюне и передается через тесный контакт, например, при поцелуе или когда вы находитесь в непосредственной близости от того, кто кашляет или чихает. К счастью, он не распространяется так же легко, как простуда. Вы все должны находиться под наблюдением и проверять свои жизненные показатели каждые два часа, просто чтобы гарантировать стопроцентную безопасность.
По пассажирам прокатывается быстрый шквал шепотков и стонов. Большинство обеспокоено, но некоторые просто раздражены неудобствами.
Сотрудник ЦКЗ поднимает руку, чтобы вновь угомонить пассажиров.
– Первый симптом – жар, который обычно проявляется в течение двадцати четырех часов после заражения. Другим симптомам нужно несколько дней. Так что, если во время снятия показаний у вас будет температура тридцать семь и семь или выше, вас переведут в продолжительный карантин на тридцать дней.
Все в самолете ахают, и сотрудник ЦКЗ добавляет:
– Тем не менее мы считаем, что шансы на это очень малы, и, если ваши жизненные показатели останутся в норме следующие двадцать четыре часа, мы отпустим вас уже к полудню завтрашнего дня.
Хотя я знаю, что стоит радоваться, но чувствую смутное разочарование оттого, что так скоро вернусь в Бруклин, к маме, которая будет допрашивать меня обо всем, что сказала и сделала Голди, о странной новой одежде моего отца и его светлом омбре на волосах. В школу, назад к Бекки, Джемме и их потрясающей новой дружбе. Снова вся эта обычная рутина.