Карат. Чёрное сердце
Шрифт:
Я смущенно опустила ресницы, потому что ответить было нечего.
Он был прав. Как всегда.
Больше я не хотела бежать от него. Не хотела бороться.
Теперь я знала, что его жгучая удушливая страсть может не только обжигать и убивать, но и греть вот так же нежно и трепетно, как сейчас.
Как каждый день с того момента, как я сказала ему на озере, что хочу покоя и своей прошлой спокойной жизни.
Но хотела ли?..
— Я был первым мужчиной, который прикоснулся к тебе. Первым, кто поцеловал. И стану первым, с кем ты будешь пить, — его голос пленял и заставлял в теле пробудиться той неге, которая пленяла и опьяняла куда
— Не станете, — улыбнулась я в ответ. — Первой стала бабушка Мишки, с которой я попробовала вино.
Карат рассмеялся, а я сидела на его бедрах, положив так смело ладони на его горячий мощный торс, и не могла на него налюбоваться.
Он был моим запретным плодом, которым так отчаянно хотелось владеть. Но было так страшно, потому что он был слишком шикарен. Слишком изменчив.
Он был моим первым. Во всём. В прикосновениях, эмоциях, желания, слезах.
А я для него?..
— Ты была первым человеком после смерти моего отца, который кидался защищать меня так отчаянно и совершенно не задумываясь над тем, что можешь пострадать сама, — тихо и проникновенно проговорил Карат, заставляя сбиться мое дыхание от мысли, что этот дьявол способен читать мои мысли и улавливать мое состояние настолько тонко и остро, что это пугало. — Ты была первой девушкой, которая сопротивлялась мне совершенно искренне, не играя и не пытаясь этим привлечь внимание. Ты была первой, перед кем я опустился на колени, детка. И сделаю это снова с большим удовольствием.
От его слов и прикосновений мои щеки стали красными, а в голове пронеслись шальные мысли о том, что даже сейчас я не знаю Карата! Не знаю, насколько откровенным и честным он может быть! Как умеет сдерживать свое желание, чтобы только у нас были эти волшебные мгновения рядом друг с другом.
Возможно, сейчас обстановка вовсе не располагала к безумству и похоти, но эта его нежность и сдержанность ради того, чтобы я была рядом с ним без боязни и оглядки на семью, привязывали к нему лишь еще сильнее, делая беспомощной перед ним и этим нереальным обаянием истинного зверя.
Он не касался меня слишком настойчиво, даже если в его глазах я видела тот ядовитый огонь, от которого перехватывало дыхание в желании получить всё сполна.
— Попробуй, это не похоже на вино, — он налил в свой бокал, поднеся к моим губам, и я отпила, тут же закашлявшись и сморщившись:
— Что это?
— Текила. Мексиканская водка.
Он допил остаток, откидываясь корпусом назад и тяжело прикрывая густые черные ресницы, но продолжая легко обнимать меня за бедра.
Я впервые почувствовала это в нем.
Усталость.
Увидела синяки под глазами и с содроганием вспомнила слова папы о том, что Карат никогда не спит. И даже если я пыталась откинуть мысли о том, что свои бессонные ночи он коротал в том ужасном клубе в компании женщин, в груди стало больно от того, насколько Карат был одинок.
— Идем, — я поднялась с него, потянув осторожно за руки, понимая, что моей силы не хватит, если он не захочет встать сам, но Карат повиновался на удивление быстро и молча, только в глазах сверкнули интерес и азарт, когда я легко толкнула его на кровать, заставляя лечь. — Пришло время спать.
Он ждал от меня явно не этого, в какую-то секунду застывая, словно не мог поверить в то, что услышал. Но я была настроена решительно, а главное — была серьезна: я хотела, чтобы он просто поспал. Хотя бы эту ночь! Чтобы перестал думать, взвешивать, планировать и дал своему бедному
— Вы доверяете мне?
Я легла рядом с мужчиной, положив ладонь на его горячее мощное плечо и глядя в глаза, в которые не могла проникнуть и постигнуть эмоции внутри них, как бы сильно этого ни хотела.
— Да.
В груди разлились тепло и какой-то необъяснимый трепет от того, что он ответил искренне и серьезно, не задумываясь и не пытаясь юлить, чего я от него, честно говоря, не ожидала.
— Тогда я клянусь вам, что не позволю никому приблизиться и прервать ваш сон.
Мне кажется, Карат был слегка в шоке.
Смотрел на меня и словно впервые не знал, что мог сказать в ответ, наконец медленно кивая и не сопротивляясь, когда я повернула его на бок, чтобы самой вытянуться за его спиной. И обнять сзади.
Я ощущала всем телом, насколько он напряжен.
И дело было вовсе не в возбуждении, хотя оно и витало над нами едва осязаемым особенным ароматом двух тел, а в том, что Карат отучился спать.
Вот такая простая и жуткая истина.
Он отучился доверять, верить в то, что есть люди, способные прикрыть его спину.
Способные его любить.
Способные верить ему и искренне дорожить тем, что он рядом.
Он был чужим даже для собственной семьи, и иногда мне казалось, что, кроме папы и Сумрака, едва ли кто-то понимал, насколько много он делал для нас, не требуя ничего взамен и не делая из своих поступков шоу. Как истинный серый кардинал, он предпочитал всегда оставаться в тени, наблюдая и радуясь где-то очень глубоко в себе.
— Закрывайте глаза. — Я подалась вперед, заглядывая в его лицо через плечо и мягко касаясь кончиками пальцев его век, словно учила заново делать такие простые действия, которые никого не вводили в ступор, как Карата.
Он повиновался и в этот раз, замерев, даже если дышал ровно и спокойно.
Но напряжение никуда не уходило, он просто продолжал лежать с закрытыми глазами, и только.
— Когда я была маленькой и узнала, что папа мне не родной, то сразу не могла принять эту новость, — тяжело было решиться говорить откровенно, особенно с ним, но я сделала этот шаг осознанно, чтобы таким образом отблагодарить за то, что он был откровенен и честен со мной. — И хотя никто меня не обижал и не говорил о том, что я лишняя, а моя сестра была из рода Бурых, я не могла спать, постоянно думая о том, что было бы, если бы меня нашел родной отец. Если бы увидел меня. Смог бы он меня полюбить и принять так, как полюбил и принял наш папа? Те ночи казались мне бесконечными и ранящими. Луна чувствовала всё, что творилось внутри меня, и каждую ночь приходила, чтобы просто быть рядом. А еще она пела колыбельную, от которой я успокаивалась и засыпала, видя во снах только маленького упрямого белого мишку, что не давал спать своим родителям…
Карат молчал, а я, поборов свое смущение и стыд, запела эту самую колыбельную. Для него.
Я пела тихо и сначала сбивчиво, поскольку слышала, КАК умеет петь сам Карат, и понимала, что до его уровня просто нереально добраться, но, почувствовав отклик его тела, воспрянула духом и больше не боялась, что ему может не понравиться.
Было что-то волшебное и трепетное в том, как под моей ладонью его тело постепенно расслаблялось. Очень медленно и почти робко.
Мышца за мышцей, которые хотелось гладить и массировать, чтобы только Карат смог выдохнуть протяжно и облегченно, погружаясь в спасительный и такой необходимый сейчас сон.