Карат. Чёрное сердце
Шрифт:
Марс был молчалив и задумчив, только пожал руки нашим мужчинам, коротко кивнув со словами, что мы можем обращаться к ним в случае необходимости, хотя мне и казалось, что кто-нибудь из Палачей всегда был рядом и наблюдал за нами, как за самым странным из всех существующих ранее союзов Берсерков разных родов.
Ведь было же ясно как белый день, что Палачей далеко не три.
Сапфир был встревожен и мрачен, потому что Мишке никак не становилось лучше и весь перелет бедная девушка то и дело бегала в туалет, возвращаясь
А Карат молчал и, кажется, вел себя как обычно, но было то, что не давало мне покоя, — наш откровенный неожиданный разговор, который закончился одним поцелуем, и только.
Он остался верным себе в стремлении дать мне право выбора лучшей жизни, приложив палец к моим губам, когда я собиралась озвучить свое решение после нашего поцелуя, и прошептав:
— Ш-ш-ш... Не торопись, детка.
И если Карат думал, что у нас еще есть время и я буду рассуждать на тему собственного будущего, то я знала уже точно, что не представляю своего будущего без него.
Просто пока не очень понимала, как именно сказать об этом ему.
И всей семье.
Ну, вернее, той ее части, которая пребывала в святом неведении.
Дома нас ждали.
Но не с распростертыми объятьями…
Это почувствовали все сразу, когда нерешительно остановился даже Сапфир, который шел впереди, обнимая Мишку, словно не был теперь уверен в том, стоит ли идти дальше, но Карат хмыкнул, прошагав так, что теперь стоял первым.
На пороге стоял папа.
Хмурый, бледный. И с топором.
Одним словом, недовольный. Очень.
Стоящие за его спиной Север, Лютый и Нефрит выглядели слегка растерянными, но в целом доброжелательными, а я чувствовала себя так, словно что-то натворила. И вот это вылезло наружу в совершенно неподходящий момент.
И только Карат продолжал вести себя как обычно, словно ничего не происходило, кивнув всем Берам на пороге и заговорив первым:
— У нас есть новости.
— У нас тоже, — кивнул Север. — Райли нашел Робстона.
— Уже опросили его? — казалось, что Карат даже не удивился этим самым новостям, словно знал заранее, что Райли обязательно справится с поставленной задачей.
— Пока это невозможно. Он под таким наркотическим угаром, что не помнит даже, кто он. Придется переждать какое-то время, прежде чем сможет поговорить с ним. Райли задержал его и посадил в отдельную камеру. Теперь не сбежит, и вряд ли до него кто-то доберется.
— Я чувствую запах крови! — вдруг рявкнул папа так, что в лесу испуганно запорхали сонные птицы, а я поморщилась, зная, что он за время нашего отсутствия успел накрутить себя так, что успокоить его словами было уже просто невозможно.
— Пап, потом, — буркнул Лютый, но что отец зарычал лишь еще сильнее:
— НЕТ! СЕЙЧАС! Говорю же! Кровь!
Папа наливался яростью буквально на глазах, и кто, как не я,
Знал это и Карат, который вдруг размеренно зашагал вперед прямо к нему, раскидывая руки и приглашая тем самым начать драку, только хмыкнул, но как-то по-доброму:
— Это не та кровь, друг мой. Но теперь это уже не имеет значения.
Святые медведицы!
Когда я поняла, о какой именно в данном случае крови говорили эти двое, меня просто бросило в горячий пот, а лицо покраснело от стыда!
Но ведь папа должен был ощутить своим нюхом, что Карат не трогал меня!
— …Ты ведь сам отпустил меня! — голос получился хриплым и дрогнувшим, когда я на самом деле не представляла, что теперь делать и как оправдываться, даже если ничего греховного мы в этой поездке не совершили, с ужасом понимая, что именно эти мысли в голове папы сейчас станут большой бедой между двумя мужчинами, которых я любила в равной степени, но по-разному.
— А ты марш в комнату, дочь! С тобой я позже поговорю!
Я всегда слушалась отца.
До сегодняшнего дня.
— Это что еще такое?! — тут же взревел и без того заведенный папа, кидаясь ко мне в явной попытке шлепнуть по заду, но Карат загородил меня собой, не давая ему дороги со словами:
— Полегче, дружище! Звезда ни в чем не виновата.
И это стало последней каплей.
Отец ринулся в бой в попытке выместить все свои накопившиеся эмоции.
И судя по его ярости, копились они очень долго.
Сначала он нападал на Карата врукопашную, лупил что было силы и от всей души, заставляя меня от каждого удара содрогаться и глотать крики, потому что Карат не пытался дать отпор, принимая всю злость и безнадежность своего друга и не обращая внимания на то, что скоро на его лице выступила кровь.
Он не пытался дать отцу сдачи, только отклонялся от особо сильных ударов.
Даже не отталкивал его от себя.
И это было жутко!
— Вот черт! — выдохнул Север, когда в руке отца появился топор и лезвие сверкнуло в лучах солнца холодной убивающей сталью, но Карат только махнул рукой всем сыновьям, которые были готовы броситься, чтобы разнимать отцов:
— Не вмешивайтесь!
Я знала, что они не посмеют ослушаться, но больше не могла смотреть на то, как отец в прямом смысле избивал Карата, ощущая в душе такую боль, словно это били меня, кинувшись вперед и вставая между ними как раз в тот момент, когда папа вскинул топор…
Меня учил драться Морозный.
И он был жестоким, но справедливым учителем.
Бил по-настоящему, давая привыкнуть к боли и извлекать из нее выгоду для себя. Это он учил меня и тому, что нельзя встревать в драку двух воинов. А если и делать это, то ни в коем случае не оказываться между двумя, а бить по рукам со стороны.