Каратель
Шрифт:
– Входил в дом… – глухо проговорила Диана. Я не видел ее глаз, она смотрела в книгу перед собой.
– Входил.
– К алтарю?
– Да.
– Надеюсь, ему не удалось улизнуть, когда вас обложили?
Все-таки про уцелевших. Опять. Вот ведь упрямая!
И холодок стал сильнее. Может быть, так увлеклась разговором, что сама не замечает – или, может быть, как раз хочет, чтобы я так думал, а сама потихоньку пытается подслушать. Пока подслушать, а потом, глядишь…
– Диана, если вы надеетесь
– Он мертв?
– …то лучше оставьте ваши надежды. Ради вашего же блага. Мне казалось, мы друг друга поняли.
Я все еще чувствовал ее касание. И я приоткрылся, впуская ее – в воспоминания о том дне, когда я вернул ей жизнь. Я уже все объяснял ей. Либо она будет держать свои желания при себе и делать то, что я ей скажу, – либо я пробью ей лоб и у нее вообще не останется никаких желаний, кроме животных…
Я почувствовал, что она коснулась этих образов. Но едва-едва. Тут же отпустила их, оттолкнула обратно в меня, словно отмахнулась от назойливой мушки. С раздражением. Почти с яростью.
– Он мертв?
Она подняла на меня глаза, и я поежился.
– Он убил моего волка. – Она уже не спрашивала – утверждала. – Он мертв?
Несколько секунд я пытался держать ее взгляд, но потом отвел глаза.
Бывает так, что и чудовище право. Я чувствовал себя виноватым. Будь она проклята, но она любила этого волка. В самом деле любила.
Неужели все это время она думала, что ее волк сбежал? Даже после того как ее саму запихнули в подвал умирать, а потом спасли и посадили на цепь?
Вопреки всему, вопреки очевидному – все равно надеялась, что ее волк просто убежал, обуянный зовом крови, но вернется? Через день, через неделю, через месяц обязательно вернется. Перебесится свободой волчья душа, а потом вернется – к тому, что сильнее любви к свободе, сильнее гормонов, бушующих в крови, глубже всего этого… Неужели верила в это? Она – прекрасно знающая, сколь сильно она переделала своего волка, как глубоко изменила его душу и сколь невозможным после всего это было, чтобы он убежал да просто оставил ее хотя бы на день…
– Он… мертв?
– Он жив. – Я поднял глаза и тут же опустил, не выдержав ее взгляда. – Это был я.
Она молчала, но я чувствовал ее взгляд. И холодок в висках, ставший злым и колючим.
А я видел его морду, его лапы, его раскинувшийся на каменных плитах хвост…
Пожалуй, это бы я тоже вернул назад. Мне до боли захотелось прямо сейчас, бросив все, поехать в город и привезти сюда щенка – крупного, лобастого – овчарки, кавказки или Лабрадора, чтобы был похож на того волка, когда подрастет… И я бы так и сделал, если бы не она. Она ведь залезет ему в голову, превратит его из собаки во второго Харона.
Я поднял глаза.
Она смотрела на меня – и я не мог понять выражение ее лица. Там была ненависть – этот волк значил
Она опустила глаза:
– Что ж… Я поела. Вы желаете тренироваться?
Я поднялся, но не успел дойти до середины стола, до намеченного стула, как она ударила. Словно зубилом в висок. Я пошатнулся, схватился за спинку стула, но все-таки удержал ее атаку. И, уже закрыв глаза, на ощупь, сел все-таки на один стул ближе к ней. Меньше половины стола…
И я хорошо почувствовал, что это значит. Ее второй удар чуть не разбил меня вдребезги. И все-таки я его выдержал. Отбил ее ледяные щупальца, вывернулся из них. А дальше словно открылось второе дыхание. Она била старательно, изо всех сил, но я держал ее атаки. На пределе своих сил, но держал. Это было трудно – и приятно. Так же как чувствовать силу своих мышц, с зубовным скрежетом выжимая почти неподъемную штангу. Чувствовать мощь силы, направленной против тебя, но выдерживать и быть сильнее…
Тренировки меняли меня. Меняли даже быстрее, чем я мог надеяться. Я чувствовал это.
И все-таки, где-то на донышке, занозило неприятное чувство, будто чего-то не хватает в этих атаках. Тот финт… Или она была права и все дело в том, что тогда это было впервые? А в первый раз и трава зеленее, и небо глубже…
Она била изо всех сил, и вместе с ее ледяными щупальцами до меня долетали отзвуки ее чувств, но озлобления среди них я не чувствовал.
Вечером мне казалось, что снов не будет. Слишком устал. С Дианой мы прозанимались больше часа. Я терпел, пока она сама не запросила конца.
Но проклятая птица снова прокралась в мой сон. Черный ворон разгуливал по скамейке, перед занавесом из огненно-багряных листьев. Туда-сюда, постукивая коготками. Кося на меня черными бусинами глаз. Мощный клюв как острый молоток…
Но он не охотился за моей рукой. Не нужна была ему ни моя рука, ни я сам. Ворон и так был доволен. Вальяжно прохаживался, чего-то ожидая, замирал, прислушиваясь, опять расхаживал… Блестящие бусины глаз не ловили меня. А когда взгляд случайно скользил по мне, задерживался всего на миг. Будто я его давний знакомец. Почти приятель…
За окном было серое утро. Опять сплошные тучи.
Диана уже ждала меня в столовой.
– Доброе утро, – улыбнулась она.
Как она улыбалась всегда, встречая меня… и все-таки в это утро ее улыбка показалась мне иной. Вместо напускной легкости и театральной лести, что лишь подчеркивали издевку, теперь ее улыбка была не такой яркой, но и не такой театральной. Теплее. И задумчивая какая-то…
Или опять играет?
Я принес ей два оставшихся салата. Себе взял остатки нарезок, уже порядком заветрившихся.