Каратель
Шрифт:
На Марека тоже давили… еще как давили. Слава Богу, что прошла все-таки горячка первых дней, и все поняли, что быстро вернуть товар не получится. Возможно, вообще не получится. Вот тогда начнутся серьезные разборки, начнут гибнуть люди в разных странах, и никто не застрахован от пули или тротиловой шашки под днищем автомобиля.
Козырь молчал, обдумывая ситуацию.
Марек молчал, ожидая ответа Козыря.
Четыре торпеды - двое поляков и двое русских - тоже молчали. Никто не знал, чем может обернуться разговор…
Молчал генерал-майор Гаврюшенко. Он думал: ну, твою мать, я попал! Это ж я с уголовниками сижу! И слушаю их терки - разборки… в присутствии быков! Это же х… знает что! Надо встать и уйти.
Но встать и уйти генерал не мог. Он продолжал сидеть и слушать, делая вид, что смотрит телевизор и пьет виски.
– Товар еще можно вернуть, - сказал Козырь.
– У нашего "крестничка" хата есть в Новгородской области… туда он сбежал… Самого-то там уже нет, но товар, я уверен, там спрятан. Больше негде.
– А может, - сказал Марек, - он его уже сдал?
– Кому? Кому он сдаст центнер товару? Затаренный он, выжидает… так?
– Можетбыть. Очень даже может быть… - произнес Марек задумчиво. Потом налил себе виски и сказал:
– Поедем в Новгород, посмотрим.
– Кто?
– спросил Козырь.
– Как кто? Ты, я, твои люди и мои люди.
– Поехали, - сказал Козырь. Он, признаться, не ожидал такого предложения.
– Когда?
– А чего тянуть? Завтра и поедем.
На следующий день около полудня два автомобиля - "мерседес" и "чероки" - выехали из Москвы и покатили по трассе Е-95 в сторону Новгорода.
В купе "Красной стрелы" Лидер снял пиджак и - с видимым удовольствием - ботинки: весь день на ногах, а годы уже не юные… Но дело-то сделано, и это главное. Амазонка - молодец, умница. Даже не думал, что все так гладко пройдет. Думал, придется уговаривать. С Африканцем-то покойничком она была, можно сказать, в приятельских отношениях… А это не просто - стрелять в человека, с которым ты чай пил… не просто, не всякий себя преодолеть может.
Перрон поплыл назад, назад. Прощай, столица. Сто лет тебя не видеть… как тут Председатель работает?
При мысли о Председателе настроение у Шахова испортилось: с Председателем еще предстоит объясняться. Он, мягко говоря, не одобрит ликвидацию Таранова… Да и черт с ним! Что сделано, то сделано, обратно не воротишь. Либо он принимает ситуацию такой, какова она есть, либо… Ладно, разберемся.
Игорь Павлович достал из сумки бутылку коньяку, комплект стаканчиков и лимон. Из чехольчика на поясе - выкидной нож. Нож был самодельный, зэковской работы, и однажды спас Шахову жизнь. Это было давно, когда Игорь Павлович еще не был Лидером.
Выпрыгнуло лезвие, Шахов аккуратно нарезал лимон, разлил коньяк и сказал:
– Ну, Амазонка, давай… так сказать, помянем.
А Ирина посмотрела шальными глазами,
Он тоже налил себе, выпил. По телу прокатилось приятное тепло. А поезд ускорялся, ускорялся, перестук колес становился все чаще, мелькали огни.
– Я готов, Амазонка, - сказал Лидер с улыбкой.
– Что?
– спросила Ирина рассеянно.
– Я готов расплатиться… твердой валютой.
– Я же сказала: критические дни…
– Н-ну извини - забыл.
Всю ночь Ирина Царицына проплакала в подушку. Лидер громко храпел. "Красная стрела" летела в Санкт-Петербург.
Из Москвы Иван уехал на электричке. Двигался на перекладных: Тверь - Вышний Волочек - Бологое… Он все делал правильно, но это была правильность зомби. Он покупал билеты, ловко избегал встреч с милицией и даже беседовал с попутчиками. Он через силу запихивал в себя сосиски в столовках, заливал их дрянным кофе и даже "читал" газету.
Заложенная в нем программа была весьма совершенна и работала автономно от сознания. Сознание, обожженное пулей Ирины Царицыной, требовало немедленной и беспощадной мести… Умная программа диктовала другое: лечь на дно, выждать, сделать все хладнокровно, без спешки.
Повинуясь программе, Иван поехал туда, где его гарантированно не будут искать, - в Новгородскую область, на Городно. Только законченный идиот может предположить, что он вернется в засвеченный адрес.
Электричкой Иван доехал до Крестцов, а оттуда попутками до Анциферово. Последние двадцать километров он прошел пешком и спустя сутки после выстрела в "Метрополе" пришел на хутор лесника.
Щенок был маленький, глупый и норовил укусить за палец. Таранов и дядя Саша - распаренные, в простынях, сидели в предбаннике. Щенок возился на полу, тихонько повизгивал и грыз ноготь на Ивановой ноге.
– Как назвал-то?
– спросил Иван.
– Как-как? Известное дело - Чуком…
– А почему не Геком?
– По кочану… Светлану-то где оставил? Таранов напрягся, сделал глоток пива и спросил, как будто не заметил вопроса:
– А где взял-то ты его - в Ерзовке?
– Нет, в Париж я за ним съездил… конечно, в Ерзовке, у Витьки Хромого. Я спрашиваю: Светлану-то где оставил?
Таранов снял с плеча прилипший березовый листочек и сказал:
– Далеко она, отец… далеко. Уехала она. Очень далеко уехала.
– Оно и правильно, - одобрил дядя Саша.
– С тобой, шалопутом, правильная баба жить не станет… аль поедешь к ней?
Таранов посмотрел в открытую дверь бани на озерную воду, на бледные звезды в бледном небе и произнес:
– Да, наверно, скоро и я уеду, долго так продолжаться не может.