Каратель
Шрифт:
В общем, милицейская машина закрутилась.
А вокруг заправки уже собралась толпа зевак и репортеров. Сверкали объективы фото- и видеокамер. Бойкие мальчики и девочки с микрофонами лезли к милицейскому начальству, но начальство отделывалось общими словами или не отвечало вовсе. Бойкие мальчики и девочки лезли с микрофонами к молоденьким ментам из оцепления, к зевакам, друг к другу.
Рядом с ними, в толпе, стоял мужчина в надвинутой на лоб бейсболке. Он молчал, смотрел на тело, небрежно накрытое грязноватой то ли простыней, то ли скатертью.
Каратель стоял, смотрел, молчал… Он думал: спасибо. Спасибо тебе, Председатель… Я доведу "Караван" до конца.
К Ивану подошла какая-то деваха, что-то спросила. Каратель посмотрел на нее пустыми глазами, повернулся и пошел прочь. Он отошел метров на триста, сел на скамейку и закурил. Кровь из порезанного пальца оставляла на сигарете розовый след. В очередной раз зазвонил телефон на поясе… Несколько секунд Иван размышлял, потом расстегнул футляр и вытащил трубу: але, слушаю.
– Говорит полковник милиции Литовцев. Каратель молчал.
– Але, але… Вы слышите меня?
– Слышу.
– Я предлагаю вам добровольную сдачу. У вас нет шансов. Район полностью блокирован… але, але, вы слышите меня?
– Слышу… Он сразу умер?
– Кто?
– спросил полковник милиции Литовцев. Таранов бросил телефон в урну. Бросил вслед за ним сигарету, встал и пошел прочь… из урны доносилось: але, але… вы меня слышите?
В трехстах метрах от него поджарый, похожий усатым лицом на кота, полковник Литовцев вытер носовым платком вспотевшее лицо и устало сказал:
– Не идет на контакт, сволочь.
Вся милиция Москвы, вся милиция Московской области и прилегающих областей, вся милиция Санкт-Петербурга и Ленинградской области искала убийцу генерал-майора Гаврюшенко… После экспертизы дактилоскопических отпечатков, оставленных убийцей в "форде", у него появились ФИО: Таранов Иван Сергеевич, и фотография, сделанная во Владимирском централе.
Обычно уравновешенный министр внутренних дел Рушников хлопнул ладонью по столу и хмуро сказал группе серьезных мужчин в золотошитых погонах и штанах с лампасами:
– Семьдесят два часа… Если через семьдесят два часа этот Пивовар будет еще на свободе, все вы напишите рапорта. Я удовлетворю.
Лысина Рушникова сверкала, большие уши покраснели.
Таранов навестил бабу Веру в больнице. Старуха сначала не узнала Ивана в парике, а когда узнала - обрадовалась как родному. Сказала:
– Ой, Сережка! Да ты никак парик надел?
– Не, баба Вера, это я просто покрасился. Второй вопрос бабы Веры был, конечно, про выпивку:
– Ты мне это… лекарства не принес?
– Какого?
– задал наивный вопрос Таранов.
– Ну, это… сам знаешь - водочки.
– Тебе нельзя, баба Вера.
– Не-ельзя! Травить людей капельницей можно, а водочки - нельзя! Правильно это, Сергей?
– баба Вера обличающе ткнула в Ивана
– Неправильно, - ответил Таранов.
– Так, может, сбегаешь, Сергей? Тут недалеко палатка - там водку продают хорошую и недорогую, - с надеждой произнесла баба Вера.
– Нет, - сказал Таранов, - не побегу.
Он вздохнул и вытащил со дна сумки бутылку дорогущего коньяку, сунул бабе Вере. Старуха оживилась.
Они потолковали минут пять о здоровье, о лечении… в общем, ни о чем. Потом Таранов ушел. Он заскочил в ординаторскую, нашел лечащего врача и дал ему тысячу долларов. Эскулап расцвел и заявил, что Вера Феликсовна будет обеспечена лечением по мировым стандартам. Вот так, подумал Иван, а я даже не знал, что она Феликсовна.
Он вышел из больничного корпуса и ушел. Баба Вера махала ему вслед рукой из окна третьего этажа.
Доктор экономических наук, председатель общественного фонда "Нация. Возрождение. Нравственность", член Координационного совета движения "Будущее - без наркотиков", член-корреспондент РАН, вице-президент Международного фонда политологических и экономических прогнозов и т. д. и т. п. и, в конце концов, советник-координатор правительства, Илья Семенович Стрельцов закончил свой рабочий день… Было уже около восьми вечера, Стрельцов устал. Он снял очки в изящной итальянской оправе, швырнул их на бумаги.
Он честно отпахал весь день, провел несколько важных встреч, дал двадцатиминутное интервью корреспондентке агентства "Рейтер", подготовил проект письма в Думу… Вообще последние дни Стрельцов работал очень эффективно. Со смертью Гаврюхи как будто камень с души свалился. Покойный генерал-майор был, по сути, единственной ниточкой, связывающей Стрельцова с миром наркобизнеса. Были еще и люди за границей, но эти никакой опасности не представляли. У них не было ни одного факта, компрометирующего высокого российского чиновника… Более того, если бы даже такие факты нашлись и кто-то из-за бугорка попытался влиять на Стрельцова или решился вдруг их обнародовать… что совершенно исключено… но если все-таки вдруг такое событие имело бы место, Илья Семенович легко мог поставить заявления подобного рода под сомнение, напомнив всем, что именно он, Стрельцов, активно борется с распространением наркотиков и неоднократно выступал в печати и на ТВ на тему борьбы с этим чудовищным злом… Так-то, уважаемые. Крыть-то нечем.
Стрельцов решил, что больше никогда не станет ввязываться в сомнительные сделки с наркотой. Навар - копеечный, а погореть можно легко. Пока страной правила Семья, Стрельцов стоял на ногах крепко, тем более что лично ЕБН относился к нему с приязнью - ценил в нем неплохого теннисиста… Но теперь пришел Штази, в рот ему ноги, и привел с собой ораву питерских чекистов. И вся эта комитетская сволочь ходит вокруг и принюхивается… О чем, спрашивается, вся эта гребаная семейка думала, когда фактически отдала страну чекисту?