Каратель
Шрифт:
Кябир рыкает, и двое из-за спины боком отходят к стене, глухо царапая когтями бетонную плитку. К Ахмету возвращается медленная манера думать словами — …Че, типа один на один собрался? Это зря… Однако кавказ, отослав стаю, просто смотрит на человека. В его позе что-то неуловимо изменилось. Ненависть никуда не делась, но на какой-то краткий миг ее угли приобретают оттенок грусти и сожаления. Ахмет понимает, что прямо сейчас надо сделать шаг назад — и делает его. Словно дождавшись знака, Кябир поворачивается и исчезает в поземке.
Выйдя из КП, Ахмет обходит его по широкой дуге и идет в сторону Хаслинской дороги.
Прикончив остатки во фляжке, Командир ведет машину немного резче, чем обычно. Ему до сих пор не удавалось ощутить, что — все, он вышел, выкрутился, свалил из этой вязкой кровавой каши, в которую превратилась спокойная жизнь в…цатом году. А сейчас он вдруг четко, всем телом понял: да, теперь — все. Все получилось. Все кончилось.
Это
Командир бросает взгляд на угрюмо насупившегося своим мыслям заместителя. Ниче-ниче, пацан. Тебя хоть из фильтрационного лагеря — да сразу в Динкорп, а я-то хапнул медку, хапнул… Чего только стоил тот час в ямантаувском [33] бункере, когда мудаку-командующему захотелось поиграть в войнушку, и если б не Серега-шифровальщик, как его… Командир четко вспомнил все до последней мелочи — мгновенно промокшую робу, когда под гром ревунов сработали пиропатроны и свет замигал, переходя на резервные дизеля, и как юродствовал ебаный старый мудак, "…надо ответить, одни не уйдем…", и как этот Серега выбил ему мозги, прямо на терминал, и ракеты остались на пусковых, и как Серегу сгоряча прихерачили дельты [34] , ворвавшиеся в бункер через бесконечный час, за который поседели почти все из его смены. И лагерь, под Шатурой, когда настала осень и от холода и мыслей о жрачке хотелось ломануться на запретку, покончить все разом. Да, это были те еще лагеря, не то что сейчас — с сортирами и горячей хавкой… А когда уже завербовался — во были денечки, кошмар. Ни ADS, ни графики, ни инфрапушек, одна ебаная М-16, которую надо пидарасить через каждый час, и вперед, вперед! Все ебло черное от пороха, в носу сопли хрустят как у шахтера. Как не пристрелили, непонятно — от самого Белгорода, и на восток. Дойдем до Урала! — шутили тогда будущие покойники; дошли, бля. Зачистили половину сраной Рашки. Все, все, на хуй, остальное сами давайте, с меня хватит. К ебени матери. Скоро в Салониках выйдет из такси господин в шляпе и санда… Картечь взорвала его голову, словно перезрелый арбуз. Ни Командир, ни заместитель не заметили шагнувшую из-за ствола комичную фигуру в вышитых стразами джинсах и засаленной фуфайке, хотя заместителю почудилось какое-то движение за секунду до выстрела. Он успел довернуть взгляд на кого-то, невесть откуда взявшегося на обочине — и уже поднимающего ружье, показавшееся заместителю втрое больше своего калибра. Словно в замедленной съемке, из верхнего ствола плавно вырвался полуметровый сноп искр, тут же превратившихся в хлестнувшее по лицу стекло и жаркий дождь парящих ошметков.
33
По непроверенным данным, под горой Ямантау находится строившийся последние 30 лет бункер суперглубокого залегания, предназначенный для размещения персонала и аппаратуры, ответственной за нанесение «удара из могилы» — инициации запусков из автоматических ракетных установок, местоположение коих есть последняя тайна, еще не слитая за океан. На данный момент, конечно.
34
Дельты — военнослужащие спецподразделений армии США, «Delta Forces», аналог нашего СпН.
Заместитель рефлекторно сжался на сиденьи, пытаясь отвернуть глаза от фонтана стекла и крови, и уперся ногами в ожидании удара. Хаммер подпрыгнул на чем-то, скрытом под снежной целиной, и ткнулся бампером в стенку кювета, осыпав снег остатками лобовых стекол. Холостые были выставлены кое-как, и разок-другой поперхнувшись, мотор остановился, тихо гудя каким-то вращающимся по инерции агрегатом.
На мгновение заместителю показалось, что они просто куда-то въехали и никакой стрельбы не было, но по левой щеке тронулась и поползла вниз липкая масса с острыми осколками, и сердце заместителя забилось часто и слабо, как у птицы, которую достаешь из ловушки. Едва поняв голову, заместитель почуял смрад порохового нагара, и скорее почувствовал, чем увидел глядящий ему в лицо дульный срез двустволки.
Перенеся нефокусирующийся взгляд чуть дальше, Иванов обнаружил растянувшееся в резиновой ухмылке бородатое лицо человека с неживым
— Привет, — тихо, словно не Иванову, сказал человек, и Иванов машинально дернул головой.
— Че, волочешь по-нашему, Джонни? — не очень-то удивился человек. — Молодца. Вылазь.
Иванов выпал из хаммера, стараясь не терять из виду черные дыры ствола. Стоять получалось плохо — Иванову казалось, что он пытается удержаться на ногах в пляшущей на волнах лодке.
— Че, не стоится? — посочувствовал бородач, и Иванов почему-то опять кивнул.
— Ну пошли тогда, — мотнул стволом человек.
— К-куда? — едва вытолкнул из себя Иванов.
— Известно куда, — серьезно ответил человек, и Иванову на мгновенье показалось, что он сейчас все поймет, и этот человек просто шутит, и вообще все это какая-то дурацкая шутка, только…
Безголовое тело Командира ломало эту чудесную, спасительную догадку. Иванов едва не упустил начавшее искривляться лицо, но поймал его, и даже проглотил поднявшийся к горлу ком; зато начал негромко, но как-то очень глубоко икать.
— Слышь, я это, русский… — понимая, что все бесполезно, Иванов попытался вцепиться в расползающуюся под пальцами надежду.
— Да? А я думал, ты Джонни. — сообщил человек и скомандовал раздеваться, показав стволом на заднюю дверь хаммера, типа сюда складывай.
Разум уже потихоньку покидал Иванова, и он даже обрадовался, что его не убьют, пока он будет раздеваться, но пальцы не слушались и все быстрее, быстрее расстегивали-стягивали-складывали. Пометавшись между невероятными надеждами на звук моторов подмоги, на исчезновение этого злого мужика, на то, что сейчас мама разбудит в школу, оставшийся в трусах и носках Иванов распрямился уже полубезумно улыбаясь.
— Молодец, аккуратно сложил, — серьезно похвалил его бородатый, и, отставив ружье, велел снять носки с трусами тоже.
Не решаясь злить бородатого, Иванов быстро скинул трусы с носками, и застыл на снегу, то прикрывая съежившиеся муди ладонями, то вытягивая по швам руки с неостановимо шевелящимися пальцами. Какой-то маленькой частью сознания он удивлялся, что ногам совсем не холодно, а большая его часть летела-летела-летела куда-то вниз, внутрь себя, и никак не могла кончиться или остановиться. Он даже не сразу заметил, что мужик, похоже, решил стукнуть его рукой по яйцам и не успел отстраниться, и тут ему на руки вывалилась чуть ли не охапка каких-то скользких горячих шлангов, он еле успел поймать их, прижав к себе, но они как живые норовили выскользнуть из колышащейся кучи или продавиться между ладонями, а мужик отскочил на шаг и встал, заинтересованно склонив голову, и от этих дурацких мокрых колбас так одуряюще шибануло, что у Иванова закружилась голова и мужик куда-то пропал, а потом куда-то делись ноги и он упал вперед, прямо на эту мокрую охапку и стало темно.
Ахмет дернул ручку с водительской стороны, позволив вывалиться трупу… Всадник, бля, без головы. Эк попасть-то угораздило, — с тенью стрелкового удовлетворения отметил, что от черепушки остались одни челюсти. Пока раздевал, сожалея об отсутствии АК или какого ни-то винтореза — вон как уделал такую классную одежонку, на улице резко потемнело, ветер нагнал какие-то особенно плотные тучи. Решив, что это знак, Ахмет не стал смотреть, куда это успели сгонять с утреца два полицая, как уже почти было собрался. Выкинул из машины и карманов одежды всю найденную электронику, протер снегом уляпанную седуху и влез на место безголового — слава Богу, завелось с полутыка. Торопливо выскочив на дорогу, погнал хаммера туда, куда не сунется ни один идиот, кроме одного сумасшедшего татарина… — справедливо, в общем-то, определил себя Ахмет. В больничку… Самое позднее к вечеру этот тазик найдут сверху, и пусть уж тогда заодно сделают хорошее дело — че-то не нравится мне тубик, вот хоть тресни…
Сначала с опаской, а потом с безжалостной небрежностью бросая хаммера через сугробы, Ахмет получал огромное удовольствие от мощи мотора и огромных просветов, но старался держаться самых малоразрушенных улиц, прикрываясь от неба остатками домов — …Кто его знает, может, со спутника уже определили, что эти шлюхи мертвы, а в машине чужой. И на меня уже пикирует какая-нибудь сраная joint-bomb…
Поглядывая на грозную пустоту над головой, Ахмет вдруг ярко представил себе бледный факел умной и глазастой ракеты, и изменил план. Война — путь обмана, правильно сказал какой-то древний то ли японец, то ли китаец… Значит, надо разгрузиться в частной застройке рядом с больничкой. Потом отогнать тазика к самому крыльцу тубера, пусть его хуярят. И не спалиться по следу… Постепенно перестав прятать колею, Ахмет на второй пополз между руинами коттеджей, море которых расстилалось по юго-западному рубежу больничного городка. Сделал несколько ложных следов к наиболее сохранившимся кирпичным, подогнал хаммера к уцелевшему крыльцу ветхого домика пятидесятых годов постройки — здесь жил отчим одного давно забытого знакомого, какая-то шишка с химзавода. На кухне должен быть лаз в неплохо отделанный погреб. Если его не завалило и никто там не гниет, то как раз.