Караван идет в Пальмиру
Шрифт:
Петехонсис внимательно осмотрел больного, прислушался к его дыханию, приложил прохладную руку ко лбу царевича и, убедившись в том, что жара нет, попросил его вспомнить, не съел ли он перед болезнью каких-либо заморских плодов, какие ему прежде не приходилось есть.
— Это не имеет отношения к моей болезни! — ответил сердито царевич.
Он был зол на весь белый свет. С тех пор как он заболел, прошло уже двенадцать дней, а ему никто не сумел помочь. Неужто великое Кушанское царство не имеет искусных лекарей? И зачем привезли к нему этого улыбающегося египтянина, который и представления не имеет, как ему, царевичу, все надоело и как он устал от бессонницы и непрестанного зуда.
—
— Мне и вспоминать нечего, — отвечал так же сердито царевич. — Я ем каждый день сочные, ароматные плоды, доставленные мне из Эфиопии. Они мне нравятся, и я предпочитаю их всяким другим плодам из царского сада.
— Когда же эти плоды были доставлены его величеству? — Может быть, две недели назад?
— Пожалуй, так, — согласился царевич. — Это было в тот день, когда я собрался на охоту, ровно тринадцать дней назад.
— Я очень благодарен его величеству за точный и прекрасный ответ. Больше мне ничего не нужно. Я принимаюсь за лечение. Но, ваше величество, у меня будет покорнейшая просьба, прошу в ней не отказать. Я попрошу ваше величество, начиная с сегодняшнего дня, больше не прикасаться к эфиопским плодам. Я думаю, что они стали причиной несчастья. Они вызвали эту сыпь с зудом, зуд стал причиной бессонницы, бессонница стала причиной слабости, а слабость стала причиной дурного состояния и печали. Все это пройдет, ваше величество. Я принимаюсь за лечение.
С этими словами Петехонсис позвал своего слугу с резными ларцами и стал извлекать оттуда всевозможные вещи, необходимые ему для исцеления больного царевича. Он взял маленькую алебастровую чашу, положил в нее растертые в порошок листья мандрагоры, прибавил немного пшеничной муки и залил все это ароматным маслом, которое хранилось в ларце в темном стеклянном сосуде с пробкой. Смешав все это маленькой ложкой из слоновой кости, он стал смазывать раны на ногах больного.
— Этого мало, чтобы смазать все тело! — воскликнул царевич, чувствуя успокоение от приложенной к ранам мази.
— Этого снадобья и не нужно для всего тела, — ответил Петехонсис, — для рук и лица мы возьмем другое снадобье.
И лекарь взял из другого ларца натертый мелко корень цикламена, смешал его с медом и оливковым маслом, тщательно растер в большой серебряной чаше и стал смазывать руки и плечи царевича. Вызванные звоном серебряного колокольчика слуги тотчас доставили царевичу виноградного сока, печеного цыпленка и свежайшую форель из царских прудов. Все это лекарь велел съесть тут же, при нем. И когда царевич весело рассмеялся, Петехонсис понял, что все сделано хорошо, точно так, как сказано в древнем папирусе. Этот папирус сохранился со времен царствования царицы Хатшепсут, которая была прославлена необычайной красотой, а умом и смелостью превосходила многих потомков. Единственная женщина-фараон в истории Египта, она первая догадалась отправить свои корабли в загадочную страну Пунт, чтобы получить для своих дворцов и храмов драгоценное черное дерево, слоновую кость, страусовые перья, золото и серебро да еще черных рабов. Папирусы жрецов, сохранившиеся со времен Хатшепсут, давали бесценные советы египетским лекарям. Петехонсис, изучивший эти папирусы, на опыте убедился в том, что в них много полезного.
— А теперь позовем великого и могущественного кушанского царя и порадуем его доброй вестью, — сказал Петехонсис царевичу. — Я знаю, что все дурное пройдет и молодой царевич вернется к своим занятиям здоровым и веселым. Впрочем, я готов побыть здесь несколько дней, пока залечатся раны и исчезнет сыпь.
— Один ученый человек из греков приходит ко мне через день, — сказал царевич. — Он рассказывает
Царевич протянул лекарю золотую чашу, которая стояла на столе у постели, и продолжал:
— Среди других почетное место занимает великая древняя страна Египет. Я слышал от своего мудрого грека много примечательных историй о древних фараонах, о пирамидах и сфинксах. Настанет день — и я прибуду с посольством в эту великую страну. И тогда я вспомню твое искусство врачевателя, почтенный Петехонсис. А пока я велю вознаградить тебя по достоинству. Не покидай наш дворец до того дня, когда я почувствую себя полностью здоровым. Но и сейчас мне лучше, хоть и прошло немного времени с тех пор, как ты открыл свои волшебные ларцы.
Рабы спасены
День показался им бесконечным. Байт и Сфрагис напрасно ждали Хайрана вблизи каменоломни. Напрасно они старались представить себе, как на пыльной дороге покажутся трое: двое грязных и оборванных. Впрочем, нет. В таком виде их нельзя будет водить по улице без охраны. Должно быть, Хайран взял одежду. Он велит слугам доставить туда воды и еды, накормит несчастных, поможет им помыться и надеть чистое платье, припасенное вчера на базаре в Каписе.
— Знаешь, Сфрагис, — говорила Байт, — мой Забда был самым красивым юношей в Пальмире. Признаюсь тебе, я люблю красивых людей. И тебя я полюбила за твою красоту. Правда, не только за красоту лица, еще — за красоту души, милая Сфрагис, я вся дрожу от нетерпения. Дождусь ли я встречи с моим милым Забдой? Я так тревожилась, когда узнала, что он отправляется в Александрию. Но это было нужно для благополучия всей их семьи. А отец Забды должен был уехать в Афины, там были какие-то дела. Все куда-то ездили, куда-то торопились, а я сидела дома и всех ждала. Я даже не знала о том, что мой милый Забда вздумал поехать в Рим смотреть бой гладиаторов. Еще год назад он говорил мне, что мечтает увидеть это зрелище, как печально, что это скромное желание стало причиной его гибели.
— Нет, — сказала Сфрагис. — Только принесло несчастье, но это несчастье уже скоро пройдет. Вот-вот они покажутся на дороге. Как я буду рада, моя сестрица Байт! Я представляю себе, какую свадьбу вы отпразднуете, когда вернетесь в Пальмиру. Мне хотелось бы побывать на таком большом празднике, но так получилось, что надо торопиться в дом отца. Байт, моя прекрасная сестрица, прошу тебя, если они покажутся сейчас очень грязные, голые и несчастные, какими были мы, не пугайся. Знай, что все дурное уже позади. Пусть бы только показались. Не правда ли, Байт?
Когда на дороге показался Хайран, уныло опустивший голову, Байт горько заплакала.
— Все пропало, сестрица Сфрагис. Нет мне счастья! Погиб мой милый Забда! Ах, как я несчастна! И зачем только он вздумал покинуть Александрию! Милая Сфрагис, все пропало… Как я несчастна!
— Не все пропало, — сказал Хайран, увидев плачущую дочь. — Наоборот, я узнал, что молодой человек из Пальмиры работал на этой каменоломне и был здоров всего лишь несколько дней назад. Я уверен, что это Забда. Сейчас его перевели на другие работы. Рабы прокладывают дорогу в горах. Завтра на рассвете мы отправимся туда и найдем наших дорогих. Не плачь, Байт. Ты так хорошо вела себя в пути — не плакала, не причитала, не жаловалась. Я гордился тобой, моя доченька. Я многое сделал, чтобы спасти наших любимых, и мы их найдем.