Караван в горах. Рассказы афганских писателей
Шрифт:
— Суркай, брат, — спросил Базгуль, — есть ли какие-нибудь сведения о взрыве в школе?
— Об этом я и пришел с вами поговорить, — ответил Суркай. — Товарищ Шинкай осмотрел место взрыва и пришел к выводу, что целью бандитов было погубить детей. К счастью, в школе в это время никого не было. Следы врага ведут через деревню.
Сельчане во все глаза смотрели на Суркая, потом стали переглядываться.
Суркай бросил взгляд на Адамхана. Тот опустил глаза и вздрогнул.
— Дядя Базгуль, — продолжал Суркай, — на джирге и на комитете защиты революции мы решили,
— Ночуют в деревне? — Базгуль ушам своим не верил.
— Да, ночуют, я точно знаю!
Односельчане недоумевали: кто в деревне способен на такое?
— Я постоянно слышу, — продолжал Суркай, — что дьяволы, враги революции и народа, не дремлют, считая, что народное правительство состоит из неверных. Выходит, распространение знаний, открытие школ и больниц тоже от неверных? Поговаривают, будто враг здесь, в деревне, устроил нору. Что вы на это скажете?
Волнение крестьян росло.
Пробежал шепоток:
— Кто же враг?
— Я вам ничего не скажу, — ответил Суркай, — попробуйте его распознать. А главное: пусть сам во всем признается. Не то мы поступим с ним так, как решит джирга.
Минут десять прошли в молчании.
Суркай улыбнулся.
— Ладно… Вы узнаете, кто помогает душманам… Мы всегда говорим людям правду, ничего не скрываем. Знайте же! Враг — среди нас. Иначе не погибли бы позапрошлой ночью десять наших отважных парней. Они испили до дна чашу шахадата[ Шахадат— мученическая смерть за веру, идею, святое дело.], сражаясь с диверсантами.
— Да воздаст им бог… да будет им уготован рай, — зашумели сельчане.
— Они сложили голову за вас, за свой многострадальный народ. Все они — из вашей деревни, ваши товарищи, ваши сыновья. Но мы отомстим за них. Отважнее всех сражался сын Гуль-биби, вдовы из нижней деревни. Он погиб. Но мы отомстили врагу, убили пять диверсантов. Мы победили в бою, потому что за нами — народ. И никакая сила нас не сломит. Мы теперь сами хозяева своей страны и не пощадим ни предателей, ни бандитов, ни ростовщиков, ни палачей, которые разрушают школы, поджигают мечети. Разве это грех, я вас спрашиваю?
— Только пособники дьявола говорят, что это грех, — ответили крестьяне.
— Ну, а раз так, — Суркай с улыбкой обернулся к Базгулю, — надеюсь, что вы еще больше будете нам помогать. Но сейчас бандиты свирепствуют. Товарищ командир бросил на борьбу с ними все силы. Комитету защиты революции нужны еще бойцы.
Базгуль обвел взглядом односельчан. Все молчали, избегая смотреть друг на друга. Тогда заговорил Базгуль:
— Дети мои! Защита родины и революции — наш долг. И я готов его выполнить. — Суркай хотел было возразить, но Базгуль перебил его: — Да, да, готов… Пусть телом я немощен, но духом силен.
Базгуль говорил убежденно и горячо.
Пронесся ропот:
— У нас дома дел полно, когда их делать? У кого сын на фронте, у кого брат, у кого племянник.
— Заргуншах! — крикнул Базгуль. — Чего молчишь? Ведь и у меня сын на фронте. Но
— Дядя Базгуль, а ты везде успеваешь, и там и тут, — сказал сын саиба.
— Это как же? — гневно спросил Базгуль.
— Почему ты не миришься, — продолжал сын саиба, — ведь саиб тебе послание посылал.
— Какое послание? — закричал Базгуль. — В котором он нас рабами называет? Мириться я готов, но ведь хан хочет, чтобы нас снова чужеземцы поработили? Неужели я во время священной войны сражался за то, чтобы на старости лет стать рабом?
— Надо мириться, — ответил сын саиба.
— Сытый не может подружиться с голодным. Богатые не желают, чтобы бедняки ели досыта, имели свою землю и свой дом. Чтобы дети бедняков учились. Они хотят, чтобы страной снова правили грабители, кровопийцы. Люди, а вы хотите этого?
— Никогда! — хором крикнули крестьяне.
— Народ только пробудился к активной жизни, а ты хочешь, чтобы его опять поработили?! — спросил Суркай.
В это время распахнулась дверь и появились две девушки.
— Такого никогда не будет! — ответила одна из них.
Это была Бадри, дочь дядюшки Базгуля. С ней пришла Зарцанга — дочь Шади. Обе с винтовками.
Односельчане рты разинули от удивления. Перекинув винтовку с плеча на плечо, Бадри сказала:
— Отец прав. Мы всем готовы пожертвовать ради родины и революции. А кому дорога собственная шкура, пусть отсиживается дома. Но пусть знает, что женщины презирают трусов. Мы готовы сражаться против рабства плечом к плечу со своими братьями.
Суркай при последних словах Бадри покраснел. Ему вспомнился такой случай…
Стояли последние дни лета. Молодежь была занята укреплением военных позиций. Трудились день и ночь.
Однажды вечером парни взяли с собой на чью-то свадьбу Суркая, чтобы он немного отдохнул. Музыка, танцы, веселье, костры. Будто не было войны. Лишь изредка о ней напоминали далекие выстрелы.
Вдруг Суркай заметил девушку в красном платье, с блестевшим при свете газовых ламп тиком на лбу. Она смотрела на Суркая и улыбалась. Девушка была очень хороша собой. Мечтательный взгляд, тонкий нос, румянец, алые губы, на шее гирлянда из гвоздик. Суркай не сводил с девушки глаз и всякий раз, когда их взгляды встречались, краснел. Вдруг кто-то позвал Бадри, и она убежала.
Образ ее расплылся как отраженье в воде от брошенного в нее камня. Суркай пошел танцевать, чтобы прогнать видение.
Воспоминания нахлынули на Суркая, заставив его на миг забыть о действительности.
Из задумчивости его вывел голос Базгуля:
— Ну, ребята, я жду. Что скажете, Адамхан, Заргуншах? Так и будете молчать? Неужели мы допустим, чтобы вместо нас революцию защищали наши дочери? Какой стыд!
Слова девушки никого не оставили равнодушным. По худжре пронесся шелест, который перешел постепенно в гул.