Караван в горах. Рассказы афганских писателей
Шрифт:
— Удивительно! — сказал Гатоль. — О чем бы ты ни говорила, все сводишь к любви. Что же такое эта любовь? Скажи!
— Любовь это… так ведь ты сейчас на себе испытал ее действие! Забыл обо всем на свете и палец порезал!
— Вовсе нет! Палец я порезал по рассеянности.
— А рассеянность откуда? Он любви! От любви ты и на калитку налетел. Ведь разум тоже в плену любви. Любовь делает с человеком, что хочет.
— Это верно. И все же любовь не в силах соединить богатого с бедным, батрака с ханом.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А
— Странно ты рассуждаешь. Говорю же тебе, что перед любовью все равны. Я знаю много случаев, когда любовь хана склоняла голову перед любовью бедняка, как, например, моя любовь перед твоей.
— Не очень-то я в это верю!
— Проверь! Я согласна на любое испытание. На любую жертву.
— В таком случае я тоже согласен на все, потому что люблю тебя!
— Не верю. Была бы это правда, ты звал бы меня Торпекый.
— Но я и в любви твой раб.
— В любви не бывает рабов. Любовь растет в сердце, как дитя в колыбели. А сердца у всех одинаковые. В одном ты прав: богатство опасно для любви.
— Этого я и боюсь. Богатство — неустранимое препятствие для сближения сердец. И тут бедняк бессилен. Поэтому мне никогда не достичь цели.
— Что ты имеешь в виду? Говори яснее.
— Хорошо, я скажу…
В этот момент в калитку постучали и раздался голос хана:
— Гатоль! Отопри!
Торпекый убежала в дом.
— Сию минуту, хозяин.
— Несчастный, ты до сих пор не приготовил корма скотине?
— Чуть-чуть осталось, хозяин.
— А кто был здесь с тобой?
— Никого не было, хозяин.
— Я слышал женский голос.
— Это вы… слышали… голос соседки.
— Возможно. А что у тебя с пальцем?
— Зазевался и порезал серпом.
Хан сразу заметил, что палец Гатоля обмотал лоскутком от чадры Торпекый, но виду не подал.
— Опять зазевался? Я же говорил, что не держу у себя таких нерадивых работников. Благодари Торпекый, а то бы твоего духу здесь не было.
С этими словами хан вошел в дом, увидел оторванный край чадры, и подозрение его превратилось в уверенность. Не подав вида, хан спросил дочь:
— Что у тебя с чадрой?
— Это… Я была на балконе, зацепилась чадрой за ветку и порвала.
— Когда что-нибудь делаешь, не зевай, — сказал хан и ушел к себе. «Надо что-то придумать, — размышлял он. — Этот Гатоль неблагодарная свинья… Но когда я хотел его выгнать, Торпекый за него вступилась. А теперь завязала ему палец лоскутком от чадры… Неспроста все это… Батрак осмелился посягнуть на честь хозяина… За это одно полагается — смерть! Я сам его пристрелю как собаку! Но в этом деле нужна осторожность. Убью его — люди станут допытываться, за что. И тогда выйдет наружу мой позор. А может, Торпекый и вправду зацепилась за ветви, оторванный лоскут унесло ветром во двор, а Гатоль его подобрал и перевязал палец… Как бы ни было, я должен все выяснить».
Что только не приходило
А Гатоль в своей темной худжре наигрывал на рубабе, думал о своей жизни и то и дело подносил палец к губам, целуя лоскуток от чадры Торпекый. Он мечтал о возлюбленной и думал: «Утром непременно поговорю с ханом, может, отдаст за меня дочь».
В дверь постучали.
— Кого принесло в такую поздноту?
— Гатоль! Это я, Ладжмир. Хан дома?
— Дома.
— Доложи ему, что пришел Ладжмир поговорить по секретному делу.
— Ладжмир-хан! Здесь живет эта грязная скотина. Видишь, какая копоть и грязь! — сказал хан, выходя из своих покоев.
— Нет нужды заходить в дом, — ответил Ладжмир. — Пойдем в деревню, там и поговорим. Здесь неудобно.
— Ладно, пошли. А ты, Гатоль, не спи. Откроешь калитку, когда я вернусь.
— Хорошо, хозяин, всю ночь не сомкну глаз.
Когда хан и Ладжмир ушли, Гатоль опять погрузился в мечты. «Вот бог и подсказал мне, как подступиться к хану, — думал он. — Надо действовать через Ладжмира, они друзья с ханом. Пусть поговорит обо мне с хозяином. Это дорога к счастью. Верно, что бог помогает беднякам». Гатолю сейчас его будущее представлялось в радужном свете.
Пройдя несколько шагов, хан нетерпеливо спросил Ладжмира:
— Что случилось?
— Потерпи. Придем в деревню, расскажу.
— До деревни далеко, а за разговором путь покажется короче. Говори, не мучай.
— Дело деликатное, посоветоваться надо.
— Что произошло? Выкладывай!
— Хан! Мы с детства друзья. Отцы наши тоже дружили. Так что мы больше чем друзья, мы — братья и должны делить и радость и горе.
— Я тоже так думаю. Пока живы, должны друг другу во всем помогать. И мстить за обиды.
— Слушай же. Твой Гатоль неблагодарный подлец. Я не раз слышал, как, собирая клевер, он позорит Торпекый, поет о ней песни. Об этом все знают, но боятся тебя и молчат. И когда он приходит в худжру, тоже поет о своей любви к Торпекый, бренча на рубабе.
— Ладжмир, ты мне друг, так что скажу тебе откровенно, я давно заподозрил неладное и думал, как мне лучше поступить: прикончить его или еще как-нибудь наказать?
— Только прикончить, неприменно прикончить! Позор тому, кто оставляет в живых таких бессовестных батраков. Но самому тебе этого делать не надо, потому что ты окончательно опозоришься.
— А кто же это сделает?
— Потому я и пришел к тебе ночью, чтобы обсудить это дело. Я вот что думаю: Лал-мир — двоюродный брат Гатоля — его злейший враг. Только и ждет момента всадить в него нож. Но боится тебя. Придем в деревню, позовем его, и он сегодня же расправится с Гатолем. Нечего оставлять его живым до завтра.
— Ты хорошо придумал. Но если его убьют в моей худжре, разговоров не оберешься.
— Зачем в твоей худжре? Надо заманить его в степь. Там никто ничего не услышит, пусть зовет на помощь.