Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце
Шрифт:
– Не в уважении дело.
– А в чем?
– А в том, что ты привыкла жить так, как сама считаешь нужным! Но ведь ты не одна, еще есть я, могла бы и меня спросить, – процедил Хохол, сжимая руль так, что костяшки побелели.
– Да? – прищурилась Марина, выпуская дым. – Я теперь что же, разрешения у тебя спрашивать должна, если мне вдруг приспичит пообщаться с кем-то?
– Я – почти муж тебе.
– Зарвался ты, вот что. "Почти муж"! – ехидно поддела Коваль, стараясь не выйти из себя. – Я сплю с тобой, и не надо передергивать. Мы сто раз обсуждали эту тему – муж у меня один, и по-другому не будет.
– Я устал от тебя, Коваль, –
"О, блин, ну, понеслось! Что за манера у мужиков пытаться взять меня под контроль? И Егор таким был, и Череп, и вот Хохол теперь… Не понимают они никак, что это гиблое дело, а главное, совершенно безнадежное".
– Женя, – устало произнесла Марина, погладив его по щеке, – ты ведь не дурак и прекрасно понимаешь, что нет такого человека, который смог бы подчинить меня, если только я сама не захочу этого. А я не хочу.
– Понятное дело! – усмехнулся он, стряхивая ее руку. – Ты ведь привыкла быть свободной и делать только то, что сама хочешь!
– У тебя приступ, что ли? – спросила она, взяв его за подбородок и заглядывая в глаза. – С чего ты завел бодягу?
– Надоело чувствовать себя не пойми кем. Не муж, не любовник, не охранник – кто я тебе, скажи? А, молчишь? Сама не знаешь?
– Я не пойму – тебя интересует слово, которым можно назвать наши отношения, или все-таки сами отношения? – разозлилась наконец Коваль, выведенная из себя его упрямством.
– О чем ты говоришь, какие отношения? То, что ты позволяешь мне гасить тебя тогда, когда ты сама этого хочешь, это – отношения?
Марина ахнула его по щеке со всей силы, даже ладонь заболела, Хохол мотнул головой, но стерпел, только зубы сжал.
– Домой! – велела она, отворачиваясь и надевая черные очки, хотя на улице уже было совсем темно.
– Как скажете, хозяйка! – с иронией высказался Женька, заводя двигатель.
– Заткнись, ради бога! – процедила Коваль, еле сдерживаясь, чтобы не добавить ему еще оплеуху.
До самого "Парадиза" ехали молча, Марина курила, Хохол вглядывался в темную дорогу, освещаемую только фарами джипа, в машине просто физически ощущалось напряжение, возникшее между ними. Едва только "Хаммер" остановился во дворе, Коваль выпрыгнула и побежала в дом, не дожидаясь, пока Хохол загонит машину в гараж.
– Даша, ты еще здесь? – крикнула она, но никто не отозвался – домработница уже ушла к себе, в комнату в коттедже охраны.
Марина прошла на кухню – там на столе стоял коричневый чайник со свежезаваренным зеленым чаем и тарелочка с ломтиками лимона. Она налила в керамическую чашку мутноватую жидкость с запахом жасмина, бросила туда же желтый кружочек, присыпанный сахаром, и пошла в каминную, столкнувшись в коридоре с Хохлом. Он вопросительно посмотрел на нее, но Коваль проигнорировала этот взгляд, давая понять, что его слова ее обидели и задели.
Так и было на самом деле – манера Женьки давать определения Марину раздражала и обижала. Она не задумывалась над тем, как назвать то, что происходит между ними, просто жила в этом, получая удовольствие от близости с Женькой, а ему постоянно хотелось какого-то статуса, какого-то четкого места, которое принадлежало бы только ему, Хохлу. Что скрывалось за этим желанием, она так и не могла понять, и это бесило.
Коваль села в свое любимое кресло перед камином,
В коридоре послышались шаги, потом в темной каминной вспыхнул свет, и Хохол, придвинув кресло, сел рядом с ней, взяв ее руку в свои:
– Котенок… прости меня… я не могу понять, что со мной происходит, я измучился и тебя измучил…
– Дурачок, – прошептала она, касаясь губами его лба. – Ты такой дурачок, Женька… я ведь люблю тебя, родной мой… и не надо никаких слов выдумывать. Разве я такая, как ты сказал мне там, в машине? Ведь это неправда…
– Конечно, неправда, – прижимая голову к ее груди, пробормотал он. – Ты совсем другая, я знаю, ты меня любишь, хоть и говоришь об этом редко и неохотно. Но зачем слова, когда уже то, что ты приехала ко мне в СИЗО и вытащила оттуда, то, что ты даже бабку мою не бросила, поддержала… Уже только за это я в долгу перед тобой.
– При чем тут долги? Разве ты не сделал бы этого для меня? Ведь ты не то еще проворачивал, вспомни. – Марина погладила его по затылку, чувствуя под пальцами колючую щетину. – И не говори больше, что нужен мне только тогда, когда я сама этого хочу, ладно? Мне обидно это слышать.
– Прости меня, – покаянно шептал Женька, целуя ее в грудь через ткань майки и тяжело дыша, словно только вернулся с пробежки. – Конечно же, это все не так, я просто разозлился, хотел обидеть… Я знаю, что нужен тебе не только в спальне, я знаю… Можно, я поцелую тебя? – Он поднял глаза, и Марине стало его жалко. Как всегда, Хохлу не хватило выдержки и характера, чтобы обломать ее.
– Я поцелую тебя сама, идем. – Она встала из кресла и потянула его за собой в спальню.
– …Ты невообразимая, невозможная, – говорил спустя час Хохол, прикрыв глаза и поглаживая Марину по спине кончиками пальцев. Они лежали поперек кровати, обнявшись и отдыхая. – Мне всегда воздуха не хватает, когда я с тобой, кажется, стоит остановиться, и ты исчезнешь, растворишься…
– Ты заговорил стихами, дорогой, – заметила Коваль, сладко потягиваясь и переворачиваясь на спину.
– Я ради тебя еще не на то способен, – нежно поцеловав ее, сообщил он. – Я только с тобой рядом понял, что в жизни есть что-то кроме понятий и всего этого. Слушай, котенок, а что ты там толкала Бесу про наркоту?
– Историю из жизни, – грустно усмехнувшись, Марина закрыла глаза, прижав к груди Женькину руку.
– Из твоей?
– А ты не знал? Меня подсадил на героин Ваня Воркута, больше месяца кололи по три-четыре раза на дню, я уже не соображала, кто я и что со мной. А потом Егор сумел вытащить меня, лечил, вытягивал буквально с того света. И ему удалось – я лежу рядом с тобой здоровая и нормальная, а не сдохла гденибудь под забором от передоза или ломки.
Хохол помолчал, переваривая полученную информацию, потом погладил ее по голове тяжелой ручищей и прижал к себе.