Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце
Шрифт:
– Ну, что ты, родной? Это было очень давно, так давно, что я уже и не помню почти. – Марина вывернулась из его объятий и села сверху, глядя в его потемневшее лицо. – Я думала, что ты знал об этом.
– Я слышал только о том, как они тебя втроем… а про наркоту не знал. Сколько же ты перенесла всего за свою жизнь, а? – поглаживая ее по бедрам, спросил Женька.
– Я об этом стараюсь не думать, иначе не будет времени жить. Какой смысл себя жалеть, когда все уже случилось?
– Ложись, котенок, давай поспим немного, – бережно укладывая ее рядом с собой, проговорил он. – А уж завтра будешь думать,
Сказать легко, а вот сделать… Да плюс к тому – через день Марина получила факс от господина Младича, содержавший список требований из пятнадцати пунктов, который подмахнула, не читая – времени до начала второго круга почти не осталось, поэтому думать было некогда. Колька, правда, попенял на легкомыслие, но Марина осекла его, напомнив, что и он, как директор клуба, тоже мог бы на досуге почитать факс.
– Ты пойми, у нас нет выбора, нам до зарезу нужен главный тренер, поэтому пусть покобенится пока, а там разберемся и обломаем, если будет нужда, – объяснила она племяннику, когда тот приехал к ней на чашку кофе, проделав путь почти в сто километров.
– А не получится как с Марадоной? В смысле, не зарвется он в связи со своей нужностью? – с сомнением проговорил Колька, вытягивая сигарету из Марининой пачки.
– Там увидим. Проблемы, детка, решают по мере их поступления, вот что. – Она потрепала его по идеально подстриженной голове, разрушив укладку, и племянник фыркнул недовольно:
– Что за привычка? Прямо достала уже!
– Полегче, пацанчик! Даже тебе я не позволю молотить про нее языком, усек? – зло прищурился Хохол, сжимая в пальцах чайную ложку так, что она свернулась в кольцо. Марина отобрала эти останки и покачала головой:
– Так мы без столовых приборов останемся. Что ты завелся? – Она чмокнула его в щеку, пахнущую туалетной водой, и Женька немного остыл, погладив ее голый живот над короткими джинсовыми шортами, в которых Марина ходила дома. – Чего рамсите-то?
– Все, котенок, не буду больше, – пообещал Женька. – Колек, ты не обиделся, я надеюсь?
Ну, и кто рискнул бы ответить Хохлу на этот вопрос не так, как он того ожидал? Уж точно, не Маринин племянник!
Солнце жарило нестерпимо, и Марина решила провести пару часов у бассейна. Хохол последовал за ней, растянулся прямо на прогретом кафельном бортике, лениво поглаживая ногу Марины, расположившейся в шезлонге.
– Ты самая лучшая, и я никогда не променяю тебя на сотню разных там… – проговорил он внезапно. – Знаешь, еще тогда, в Египте, я понял, что уже никогда и ни с кем не смогу быть рядом, только с тобой. Если бы ты в тот момент позвала меня, я прибежал бы, виляя хвостом, лежал бы перед дверью твоей спальни, туфли в зубах приносил бы… Я никогда не говорил тебе, почему вдруг осмелился поднять руку на Строгача, хотя знал прекрасно, что мне за это смерть при любом раскладе, если кто узнает. Но когда я увидел тебя там, в спальне, в наручниках, у меня в башке что-то взорвалось – мою женщину, с которой я только и узнал, что такое любовь, эти козлы собирались…
Она осторожно погладила его по затылку и прошептала:
– Женька, не надо, родной, давай забудем. Я безмерно тебе благодарна за то, что ты сделал в тот день, мне до сих пор стыдно, что я подумала о тебе плохо,
– Котенок, я тебя не виню. Но поверь – никакая сила в мире не смогла бы заставить меня причинить тебе вред, даже если бы Строгач тогда меня на ремни резал, я не сказал бы ему ни слова. Я понял, что ты подумала на меня, у тебя в глазах такое что-то мелькнуло, что я сразу все понял. – Хохол поднял на нее глаза и слегка усмехнулся: – Если б ты только знала, как обидно мне было это видеть. Ты смотрела на меня так, словно я не человек, а насекомое, мерзкое, противное, на которое даже наступить отвратительно…
– Женя, хватит.
– Да, котенок, хватит, не буду больше. Но с тех пор я боюсь снова увидеть это выражение…
Марина задумчиво гладила его по затылку, и так они лежали долго-долго, ей показалось даже, что она успела задремать, до того хорошо было.
Женька крайне редко заводил разговоры о прошлом, не любил вспоминать то, что было у него до Марины, словно стыдился своей жизни. Ей же было совершенно все равно, что происходило с ним, и разговоры, которые шепотом велись за ее спиной разными людьми, ее не трогали.
А говорили всякое – ну еще бы, самая заметная женщина в городе имела в любовниках бывшего уголовника, отсидевшего половину жизни, покрытого тюремными наколками и заслужившего даже в криминальном мире репутацию отмороженного и беспредельного. Коваль знала, что эти разговоры часто достигают ушей Хохла, и он злится и пытается изо всех сил сделать вид, что это не так, но куда спрячешь нутро, которое прет из-под цивильных костюмов? Марине постоянно приходилось убеждать его в том, что ей безразлично, кто и что говорит о ней и о нем, о их связи и отношениях, но Хохол упрямо считал, что наносит вред ее репутации, что ей стыдно рядом с ним. И вот это последнее сводило Коваль с ума, поскольку было совершеннейшим бредом.
– Ты пойми одно, – убеждала она своего упертого любовника, – я из тех, кому глубоко начхать на общественное мнение, я всегда жила с тем, с кем хотела, и так, как хотела, не обращая внимания на то, что люди говорят. И если я хочу жить с тобой, то можешь быть кем угодно, я все равно буду с тобой, потому что люблю тебя.
Вот это последнее приводило Хохла в трепет, за эти слова он мог с крыши прыгнуть, рвануть один против толпы, только бы услышать их еще раз. Марине было странно иногда видеть его по-детски счастливое лицо. Но она понимала, что он прав в главном – до встречи с ней в его жизни не было ничего хорошего. Да, деньги, да, разные возможности, да и бабы тоже, но такого, как с ней, не было ни с кем, и он отчаянно старался не потерять это, не упустить.
"…Черт, ну кого это несет в такую рань?" – пронеслось в Марининой голове, которую она с трудом оторвала от подушки, недовольно взглянув на часы, показывавшие половину восьмого. Но звонок исходил с тумбочки, там вертелся и блажил мобильник. Марина взяла его и, открыв крышку, взглянула на номер – ничего он ей не сказал о раннем абоненте, который рискнул здоровьем разбудить ее.
– Да, Коваль! – раздраженно проговорила Марина.
– Марина Викторовна? Это Младич, – раздался в трубке низкий, хрипловатый голос с легким акцентом. – Вы уже не спите?