Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце
Шрифт:
– Хочу.
Он долго мял ее, гладил, естественно, не забыв пустить в ход губы, но потом отстранился:
– Все, продолжение следует. Не устала?
– Нет, – Марина перевернулась на спину, подложив под голову руки. – Ты париться хочешь?
– Лежи, я потом. – Он вытянулся рядом, потеснив ее к стенке. – Что там тебе бабка толкала сегодня?
– Так… про жизнь, – уклонилась Марина, не желая обсуждать с ним то, о чем говорила с бабой Настей. – Рада, что внучек за ум взялся, водку жрать перестал, не орет, по дому помогает – ангел с крылышками!
Хохол
– Не прикалывайся, котенок, ты бы видела, какой я был после первой ходки! Поселок на ушах стоял – Жека Хохол вернулся, пил почти месяц, пока снова в город не отвалил. Меня бабка коромыслом лупила, вот ей-богу!
– Да ладно? – не поверила она, но Женька подтвердил:
– Вот тебе крест! Прямо по спине молотила, с маху. Ты ж видела, как она с карабином во двор выкатилась, а уж коромысло-то ей вообще схватить!
Марина хохотала до слез, представляя, как маленькая, сухонькая баба Настя молотит огромного Хохла коромыслом.
– Бандюга ты, Женька, – сквозь выступившие слезы проговорила она, погладив его по щеке.
– Какой уродился, – засмеялся и он, вставая с полка.
Марина тоже поднялась, выходя из парной:
– Ты парься, я пока голову вымою.
Но Хохол задержал, прижав к себе:
– Поцелуй меня.
– Ты такой странный иногда, Женька, – улыбнулась она, вставая на цыпочки и дотягиваясь губами до его губ. – Вроде как стесняешься меня, вроде как первый день меня знаешь и боишься обидеть.
Хохол приподнял ее над полом, закрыл ее рот своим и так замер на мгновение.
Потом он с диким ревом хлестался в парилке веником, а Марина успела вымыться и потихоньку сбежать домой, чтобы все-таки не попасть ему под горячую руку. Упав поперек кровати в маленькой комнате, она раскинулась, сбросив полотенце, и попыталась хоть немного перевести дух после невыносимо жаркой бани. Через полчаса ввалился Хохол, распаренный и довольный, завалился рядом, шумно и тяжело дыша:
– О-о-о. Люблю это дело. Сейчас кваску бы…
– Я принесу. – Марина поднялась с кровати, накинула халат и вышла на веранду.
Бабки что-то не было, видимо, пошла к соседке; Коваль достала из холодильника трехлитровку с квасом, налила в большую железную кружку. Женька мигом опустошил ее, перевел дыхание и похлопал рукой по кровати рядом с собой:
– Ну, иди, пока бабка потерялась.
Она скользнула к нему, устроившись под боком. Хохол со вздохом обнял ее обеими руками, прижав к груди:
– Знаешь, что говорят о тебе пацаны? Что у тебя нет сердца совсем, что тебе наплевать на все и на всех, если это только не касается твоих дел.
– Женька, ты ведь со мной уже не один год, а слушаешь всякую чушь, – засмеялась Марина, потершись носом о его нос. – Это ведь только имидж, причем не мною созданный, это еще Мастиф, покойничек, пустил такие слухи, а потом Розан поддерживал. Ну, кое-что из этого, конечно, правда, но далеко не все, ты ж понимаешь. А с другой стороны, ты прикинь – разве я удержалась бы на этом месте столько лет, если бы все знали,
– Котенок, дело не в том – просто ты грамотная баба, все продумала. Уже одно то, что ты сама, без старого барбоса Мастифа, развела стрелки с Сеней Лодочником, убедило многих. Строгач ждал, что ты придешь к нему за помощью или Малыша напряжешь, ведь он тогда уже был на все готов за тебя, а ты не пришла и Малыша не ввязала. Кошка ты, – улыбнулся он, заметив, как она выгибается под его руками. – И вся в шрамах – кошмар какой-то…
– Это, Женька, не шрамы, а визитные карточки, – не открывая глаз, пошутила Коваль. – Практически от каждого мужика, бывшего со мной, осталось что-то на память. Вот эти – от Нисевича, а вот эти три – от Малыша, – она погладила пальцами шрамы на груди и животе, от которых не пожелала избавиться, хотя в швейцарской клинике ей это предлагали не раз.
– Да, а на спине – от меня, – хмуро отозвался Хохол. – Только Череп на тебе не расписался.
– Он в душе зато расписался так, что и никому не снилось. – Марина тяжело вздохнула и открыла глаза. – И что это мы с тобой вечер воспоминаний устроили, не знаешь?
– Мы редко разговариваем с тобой вот так, просто о жизни, а мне иногда очень хочется рассказать тебе о себе, – вдруг признался он.
– Так говори, я слушаю.
– А сегодня лучше ты мне что-нибудь о себе расскажи.
– Женька, я тебя умоляю – ты и так знаешь обо мне много лишнего.
– Ты думаешь, что я с кем-то этим поделюсь? – с обидой спросил Хохол, чуть укусив ее за нижнюю губу.
– Я знаю, что не поделишься. Просто мне иногда бывает не по себе оттого, что ты знаешь такие вещи, которые и не стоило бы. Например, что моя мать была конченой алкоголичкой, родившей меня от заезжего москвича, что я вынуждена была сама прогрызать себе дорогу в этой жизни, через что мне пришлось пройти, чтобы стать тем, кто я есть…
Марина села, потянувшись к лежащим на стуле сигаретам и зажигалке, закурила, набросив халат на плечи.
– Дай мне потянуть, – попросил Женька, забирая у нее сигарету и затягиваясь. – Ментол этот твой… сердце посадишь.
– Отстань. Знаешь, это только кажется, что все просто – не хочешь, так отказываешь, а на деле обиженный отказом мужик готов на любое западло, особенно если женщина выше его положением. Но меня, слава богу, подставить сложно. Постоять за себя с детства умела, иначе не выжила бы рядом со своей мамочкой и ее дружками-алкашами. Ох, Женька, как же иногда мне хотелось, чтобы дома меня ждал человек, которому можно было бы поплакаться в жилетку, чтобы он пожалел, подсказал, как быть и что делать! Но я была одна, всегда одна – днем и ночью, только собака встречала и провожала. И потом появился Мастиф со своими братками, которым постоянно требовалась моя помощь. Я так ненавидела все это! Даже деньги, которые он мне платил, не радовали. – Коваль передернулась, глубоко затянулась дымом и замолчала.