Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце

Крамер Марина

Лысый молчал, прекрасно понимая, что сейчас каждое слово выйдет боком. Разумеется, он помнил тот день в подробностях – это был первый приказ, отданный не Мастифом, а вот этой молодой красивой сучкой, что появилась в жизни старика. Они с пацанами тогда еще раздумывали – подчиниться или послать ее куда подальше, однако приехавший Розан в двух словах объяснил, что будет, если они откажутся. Подчиняться девке все трое не хотели, но Серега намекнул, что это глупо. Мол, не сегодня-завтра все может поменяться, и тогда неповиновение может сыграть плохую шутку.

Набрав водки, они

погрузили пленников в замызганную "Ниву" Вятского и вывезли на пустырь за поселком, чтобы не тащиться далеко. По дороге больше молчали, жалея Боцмана, которого хорошо знали. А тот как почувствовал, промычал разбитым ртом:

– Братва… может, разойдемся, а? Я свалю, скроюсь… никто не узнает…

– Не проси, кентуха, не выйдет, – отвернулся Груздь. – Сам понимаешь – не обсуждают приказы-то…

– Да эта сука… она еще старого дурака натянет, вот попомните… – завелся Боцман, и Лысый, опасаясь возможных последствий, заклеил ему рот куском скотча.

Второй приговоренный молчал, только щурил черные глаза. Его тоже знали – это был Доктор, заменивший Коваль на "посту" медика. Знали также и то, что старик не особенно дорожит им и разрешает охранникам иной раз размять на нем кулаки, и в такие моменты особо усердствует Череп, ставший теперь охранником Коваль. Этого жалко не было – чужой человек, прибившийся случайно.

Как стреляли, кто, куда, в кого – этого Лысый сейчас не помнил, как не помнил и тогда, проснувшись утром в квартире Груздя с какой-то девицей. Но в том, что приказ выполнили, он был уверен. Даже помнил слова Вятского в ответ на предложение произвести контрольный в голову: "Хрен ли возиться? Как решето оба, столько патронов извели. И так сойдет, валим отсюда".

И вот сегодня, спустя столько лет, ему приходится отвечать за чужой косяк, потому что и Вятский, и Груздь погибли. Повезло…

Марина же раздумывала, что ей делать с Лысым и с так некстати воскресшим Нисевичем. Решение было, как всегда, простым и незамысловатым.

– Хохол! – Женька вошел почти сразу, сидел в каминной, видимо. – Возьми этого и отвези в "Рощу", в подвал, я потом решу, что с ним сделать. Только сам отвези, я очень тебя прошу. Никому нельзя доверять, все лучше делать самой! – бросила она с досадой.

– Как скажешь.

– Марина Викторовна… – начал Лысый, но она отрезала:

– Все, я сказала!

Хохол взял его за плечо и вывел из дома, во дворе взревел мотор "Навигатора", и все стихло. Марина отошла от окна, обхватила себя руками за плечи.

"Черт побери, только восставшего из ада Дениса не хватало в моей и без того непростой жизни!"

От одного только воспоминания об этом человеке Марину бросало в дрожь, она до сих пор не смогла отделаться от этого кошмара, и вот все воскресло. И ей придется ехать к нему, потому что только она сможет вытрясти из него то, что нужно – имя или хотя бы приметы убийцы Ромашина. Только ей он скажет все, что видел и слышал в ту ночь, потому что именно Марину он хочет видеть, хотя и сказал, что боится. Ерунда это все, никогда он ее не боялся. Коваль совсем не была уверена в том, что сможет вынести эту встречу, сохранив рассудок, но выбора не было. Все как

всегда…

Когда из "Рощи" вернулся Женька, она была уже одета и накрашена, курила в каминной, стараясь унять нервную дрожь.

– Ты куда? – удивился он.

– Звони Ивану, – Марина протянула ему телефон. – Узнай адрес, и поедем.

– Спятила? Никуда ты не поедешь!

– Прекрати базар! – отрезала она таким тоном, что Хохол сразу понял – спорить и возражать бесполезно, нужно звонить и ехать.

Через десять минут Коваль уже сидела в "Хаммере", рядом с ней – Женька, впереди – Сева и Юрка. Второй джип тоже был под завязку набит охраной. Подняв перегородку, Хохол повернулся к Марине и сказал:

– Рассказывай.

Пришлось выложить ему то, чего он еще не слышал о ее отношениях с Денисом. Хохол слушал внимательно, периодически закуривая, а потом переспросил неожиданно:

– Говоришь, в августе, когда ты к нам приезжала с Мастифом в первый раз?

– Да, а что?

– А то, красавица, что этот твой доктор потом почти год жил у нас в доме, а потом его Строгач заставил кое-что на себя взять и на кичу сесть на долгих восемь лет. Стало быть, вышел он недавно и, скорее всего, по актировке, раз тубик у него в последней стадии. Вот так, моя сладкая. Отсюда он меня и знает, а боится потому, что видел, как быстро я могу человека на тот свет прописать. А уж за тебя…

– Погоди, как это – у вас в доме жил? – не поняла Марина, внимательно глядя на своего любовника.

– Да вот так – твои бараны, видимо, не доперли в голову-то шмальнуть, чтоб уж наверняка, вот он и выбрался, полз, полз – ну и выполз аккурат к нашему участку, прямо за сауной и нашли его пацаны. Видно, твоим лень было тащить их куда-то подальше, вывезли на пустырь за поселком и там шлепнули.

– Го-о-споди-и! – простонала она, откидываясь на спинку сиденья. – Уроды! Все и всегда нужно делать самой, только самой, никому не поручая! Строгач знал, кто он?

– Нет. Он только рассказал, что работал у Мастифа в доме, больше ничего. И Серега решил, что за ним просто есть какой-то косяк, за который его Мастиф и приговорил. А потом вышла нужда у Сереги сдать кого-нибудь Корнееву, чтобы план выполнить. А своих-то жалко, вот и упрятал он Доктора на зону, тот и не рыпнулся, потому что пригрозил ему Серега, что сдаст тебе. Мастифа-то уже в то время в живых не было. Вот так. – Хохол выбросил очередной окурок в окно и притянул Марину к себе: – Ты не бойся ничего, котенок, я с тобой рядом, а раз так – то и не случится никакой ерунды.

– Женя, я не этого боюсь, – призналась она, прижимаясь к его груди под распахнутой курткой. – Ты знаешь, что такое гипноз? Так вот то, что происходит со мной при появлении Нисевича, еще хуже. Я перестаю соображать, перестаю быть собой… Мне невыносимо страшно, этот страх вяжет меня по рукам и ногам, и я уже не та Коваль, которую все видят, а безвольная кукла, с которой можно сделать все, что угодно. Это сводит меня с ума, Женя, я боюсь, ты представить себе не можешь, как мне сейчас страшно. Но я не могу не ехать, потому что только мне Денис скажет, кого видел в ту ночь во дворе дачи Ромашина.