Карающий меч удовольствий
Шрифт:
Однако сильнее всего следовало опасаться Сульпиция. Теперь, вот уже некоторое время будучи трибуном, он беспрепятственно потворствовал неприкрытому насилию. Он расхаживал по улицам в окружении шести сотен телохранителей из молодых бездельников — сыновей финансистов и купцов, к которым он обращался зловеще, как к своему антисенату. Несмотря на свои огромные долги, он имел нахальство предлагать, чтобы любой сенатор, долг которого превышал определенную сумму, был смещен со своего места в курии. Вскоре Сульпиций принялся открыто агитировать за Мария как полководца в будущей Восточной кампании.
По мере приближения
93
Юстиций — временная приостановка всех общественных дел, включая и созыв народного собрания.
Но Сульпиций оказался гораздо проворнее нас. На следующий же день после объявления юстиция вооруженные толпы все еще разгуливали по улицам, и большинство владельцев лавок благоразумно закрывали ставни и входные двери. Обычная жизнь в городе фактически замерла. Рано утром охрана сообщила нам, что огромная толпа собралась у храма Диоскуров [94] . Возникла опасность беспорядков. Воспользуются ли консулы своими правами высших гражданских магистратов, пойдут ли восстанавливать порядок?
94
Диоскуры («сыновья Зевса») — Кастор и Полидевк, сыновья Леды и братья Елены Прекрасной.
Мы с Помпеем отправились вместе, наши ликторы расчищали нам дорогу. Сын Помпея тоже пошел с нами, почти лишившись дара речи от гнева, вызванного непочтительностью, проявленной по отношению к его отцу. Каким-то образом нам с трудом удалось подняться по ступеням храма, чуть выше толпы, и мы попытались заставить их нас выслушать.
Это было почти невыполнимо. Все время крики и издевки прерывали нас. Потом, так же внезапно, как начался, шум утих. В толпе установилась абсолютная тишина. Я увидел, как Сульпиций в сопровождении нескольких своих товарищей-трибунов прокладывает путь к нам.
Они остановились у подножия лестницы храма, пожирая взглядами наших ликторов. Тогда Сульпиций поднялся к нам и голосом, который слышен был даже на Капитолии, потребовал, чтобы мы отменили юстиций и провели выборы, таким образом выполнив волю народа. Народ одобрительно завопил. Некоторые из тех, кто был поближе, стали напирать позади Сульпиция и его друзей. Я увидел, как в утреннем солнечном свете сверкнул кинжал.
Все могло бы обойтись без насилия, если бы сын Помпея не вышел из себя. Он стал выкрикивать оскорбления толпе — те самые презрительные оскорбления, которые может себе позволить только аристократ, — и повернулся
Я осмотрелся вокруг в поисках своих ликторов, но они были уже на некотором расстоянии от меня, защищая спасавшегося бегством Помпея. Еще несколько секунд, и будет слишком поздно что-либо предпринимать. Сульпиций подхватил меня под руку с одной стороны, его товарищ-трибун — с другой, и они вывели меня через вопящую толпу в тихий переулок. Никто и пальцем ко мне не прикоснулся. По крайней мере, моя консульская должность все еще имела некоторую власть над толпой; или, возможно, они доверили Сульпицию сделать все, что было нужно.
Привели меня в дом Мария. Меня втолкнули через уличную дверь и напугали рабов, бросившихся врассыпную по коридорам, как только мы вошли. Сульпиций рывком открыл дверь и втолкнул меня в нее. Другой трибун остался за дверью.
Комната была слабо освещена и благоухала тонким ароматом тлена, словно логово дикого зверя. Когда мои глаза привыкли ко мраку, я увидел, что Марий сидел передо мной на низкой кушетке с плоской бутылью вина рядом, волкодав свернулся у него в ногах. Чуть выше по стенам мерцали его военные трофеи.
Марий встал, тяжелый и тучный, и подошел ко мне, опираясь на палку. Он хромал, приволакивая одну распухшую ногу. Он придвинул свое покрытое щетиной, с красными прожилками лицо крестьянина близко к моему, и я почувствовал запах чеснока, выпитого вина и кислоты, которая была Марием.
— А-а-а, — протянул он. — Благородный консул. Великий полководец. Человек, который победит Митридата.
Его желтые зубы оскалились на меня. Сульпиций стоял близко ко мне, все еще держа меня под руку.
— Слушай, Сулла, — сказал Марий. — Я собираюсь сделать тебе одно очень простое предложение. Если ты вернешься на Форум и аннулируешь юстиций, который вы объявили, мы тебя отпустим.
— Понятно. Тогда ты проведешь выборы толпы и объявишь себя законным главнокомандующим в кампании против Митридата. Предположим, что я откажусь от твоего предложения?
Его слезящиеся глаза, покрасневшие и дикие, сверкнули, как пара скрещенных кривых восточных сабель.
— Если ты откажешься, мы убьем тебя, Сулла. Здесь и сейчас. Если бы это было только личное дело, я убил бы тебя так или иначе. — Его огромные руки сжались в кулаки, а потом разжались. — Но это не личное дело. Это дело, касающееся Республики. И не важно, какой ты человек, я не стал бы по доброй воле убивать римского консула.
«Марий сильнее придерживается традиций, чем ты, Сцевола».
Это были мои собственные слова. И я подумал так, внезапно поняв, что было на уме у спятившего старика — его собственные любопытные, но устаревшие понятия о личной чести. Для него невообразимо, что я, консул, стану действовать по принуждению. Он был уверен, что я откажусь. Я мог видеть это по его глазам. И тогда он убьет меня с чистой совестью.
«Однако я тебя удивлю, Марий», — подумал я, и холодная ненависть медленно сжалась в комок у меня за грудиной.