Карающий меч удовольствий
Шрифт:
— Нам скоро нужно будет подумать и о твоей женитьбе, Луций.
Его мысли все еще занимали брачные союзы, возможность обзавестись большим домом и восстановить нашу утраченную честь. Характерно, что именно женитьба была тем единственным способом, который мог прийти ему на ум. Потом он взглянул на меня прямо, его бледные, выцветшие глаза засветились под мясистыми веками.
— К тому же ты не урод. Хорошая добыча для любой девушки, если бы не…
Он замолчал, собираясь с мыслями, сосредоточенно хмурясь.
— Многие женщины сочтут за честь выйти замуж за представителя рода Корнелиев,
Его голова упала ему на грудь, дыхание стало хриплым. Через мгновение он уже спал.
Неделю назад, когда осенние ветры стали прохладными, а опавшие листья толстым слоем легли в рощах Кампаньи, в моем уединении посетил меня Метробий.
Вот уже несколько дней не было никаких внутренних болей, и мне хотелось убедить себя, что я на пути к выздоровлению. Я даже оставил свои воспоминания, провел счастливый полдень в седле, вернулся домой раскрасневшийся в приятной усталости к вкусному ужину, который был не в состоянии переварить со времени моего первого приступа. Эскулапий, старый ворон, с тревогой качал головой, и разумеется, в часы раннего утра боли возобновились. Эскулапий дал мне лекарство, Валерия сидела у моего ложа, пока я дремал на высоких подушках.
В середине утра ко мне снова вернулись некоторые силы. Я проснулся и читал, когда появился Метробий, чтобы вместе со мной пополдничать. Валерия услыхала, как заскрипели колеса, когда его повозка остановилась во дворец и напомнила мне не без некоторого раздражения, что мне нужно развлекать гостя. Она не питала симпатии к моим старинным театральным друзьям. Подозреваю, что к ее патрицианской инстинктивной неприязни добавлялось женское неприятие гомосексуальности [33] . Она удалилась в свои покои и оставила нас беседовать наедине.
33
Метробий изображал на сцене женщин.
Метробий величаво вошел в мои покой, наряженный в расшитую шелковую тунику и сандалии с красными ремешками. Легкий греческий плащ небрежно свисал с одного плеча [34] . Тяжелый гиацинтовый запах наполнил помещение. Я откинулся на подушки, остро ощущая собственное отекшее лицо и угасающие жизненные силы. Метробий был, как всегда, чисто выбрит, бритва прошлась и по его хорошо сложенным плечам и ногам. Его волосы, все еще густые и богатые, были выкрашены в отвратительный красный цвет. Умелое и умеренное использование косметики скрасило черты его худого лисьего лица; лишь глаза, черные и блестящие, выдавали усталую мудрость и презрение. Его пальцы сверкали тяжелыми перстнями.
34
Его наряд соответствовал женской моде того времени.
Я предложил ему стул, но он отставил его и опустился на мое ложе. Нелегко сознаваться, но я почувствовал укол зависти — ведь ему было почти семьдесят пять лет!
— Луций, мой дорогой, как я рад тебя видеть! В Риме
— По всей видимости, слухи справедливы, — уныло возразил я.
Метробий вздохнул и пригладил волосы.
— Знаешь, Луций, завидую тому, что ты удалился на покой. Спокойная жизнь в деревне, свежий воздух, подальше от всей этой суеты и интриг…
— Чепуха! Если тебя лишить Рима хоть на месяц, ты умрешь со скуки.
— Не исключено, Луций, не исключено.
Он выглядел слегка сбитым с толку.
Я с трудом придал себе сидячее положение, вспотел, устал и, ненавидя Метробия за его легкое изящество, бросил:
— Когда ты наконец возьмешь себе за труд быть со мной тактичным? Я действительно начинаю верить, что неизлечимо болен.
— Тактичным?
— Похоже, ты воображаешь, что я отказался от диктаторства под давлением? Поэтому и расписываешь мне александрийскую картину радостей сельской жизни. Ты и представить себе не можешь, чтобы кто-то добровольно предпочел Кампанью Риму…
— Мой дорогой Луций, какие бы другие болезненные симптомы ни проявлялись у тебя, очевидно, обидчивость — один из них. Обыкновенная вежливость…
Я утер свой вспотевший лоб.
— К черту вежливость! Ты — старый стервятник, Метробий. Нет, не нужно чистить перья таким преувеличенным способом. Все в Риме только и ждут твоего последнего сообщения о состоянии моего здоровья. «Он долго не протянет». Скажу тебе по секрету… я так и слышу, как ты произносишь эти слова. На самом деле я уже слышал, как ты их говоришь.
В этот момент Метробий действительно здорово походил на стервятника.
Он сказал, осторожно меняя тему:
— Я слышал, что Помпей намеревается…
— Меня не волнует, — прервал я, — что намеревается или замышляет сделать этот несносный юнец. Хочешь досадить мне?
— Конечно нет, дорогой мой. Вероятно, я просто оговорился. И тому виной этот пьянящий сельский воздух.
Метробий ухмыльнулся.
Я устало откинулся на спину. Волосы Метробия на фоне прозрачного неба в открытом окне были шокирующе красными.
— Выкладывай свои новости.
Я вдруг стал говорить и думать с усилием.
Метробий задумался.
— Похоже, сегодня я только и делаю, что задеваю за живое, Луций. Мне следует быть осторожней. Теперь посмотрим…
Я сморщился при этих медицинских терминах, они вызвали во мне воспоминания о болезненном осмотре, которому раньше подверг меня Эскулапий.
— Ах да! — торжествующе начал Метробий. — О твоем преданном поклоннике, Луций. Конечно же.
Хорошо поставленный голос актера придавал словам едва ощутимую, но безошибочную иронию.
— Он теперь самый популярный магистрат. Он предложил народу зрелище боя быков со слонами. Мы, бедные актеры, едва ли можем состязаться с этим.
Я ничего не ответил. Метробий посмотрел на меня с явным любопытством.
— Говорят, он будет, назначен душеприказчиком после твоей смерти.
Я не был сбит с толку.
— Иногда слухи оказываются правдой. Можешь сообщить своим друзьям — своим влиятельным друзьям, Метробий, — что к тому же я назначаю его опекуном своих детей.