Карьера Никодима Дызмы
Шрифт:
Когда он работал в уездной читальне и в предобеденные часы, дела почти не было, он от скуки читал книги. Нередко ему попадались описания балов и раутов у разных графов и министров. Он знал, что на таких больших приемах, если книги не врали, бывает много людей, незнакомых друг другу; следовательно, может ему и повезет. Главное — не броситься никому в глаза.
Хозяева сидели за столом, ели картошку, пили чай.
«Еда, много еды, — думал Дызма. — Мясо, хлеб, рыба…»
Он умылся над раковиной, расчесал жесткие волосы и надел крахмальную
— Ну, не говорила ли я, что он идет на свадьбу? — сказала Валентова. Муж покосился на жильца и проворчал:
— Не наше дело!
Дызма с трудом застегнул тугой воротничок, повязал галстук и надел фрак.
— Еда, много еды, — прошептал он.
— Что вы там говорите?
— Ничего. До свидания.
Застегивая на ходу габардиновый плащ, он медленно спустился с лестницы. У ближайшего фонаря еще раз прочитал приглашение и удостоверился, что имени там проставлено не было. Спрятал билет в карман, а конверт разорвал и бросил в канаву.
Дызма слабо еще ориентировался в Варшаве и поэтому с минуту колебался — какую дорогу избрать, пока, наконец, не решил идти знакомыми улицами. Свернул на Желязную, и от угла Хлодной направился к костелу. Оттуда видна уже была Электоральная улица и Банковская площадь.
В рабочих кварталах вечерняя жизнь шла своим чередом. Из трактиров доносились хриплые звуки гармоники, по заплеванным тротуарам шлялись компаниями подростки и молодые рабочие в расстегнутых пиджаках, без галстуков. Девушки, взявшись под руку, гуляли по трое, по четверо. Хихикали, перешептывались. У ворот стояли или сидели на вынесенных из квартир табуретах пожилые женщины с детьми на руках.
«Субботний отдых», — подумал Дызма.
На Электоральной тоже толпился народ: празднующие субботу евреи заполнили не только тротуар, но и мостовую.
Когда Дызма добрался до Театральной площади, часы на башне ратуши показывали уже пять минут девятого. Он прибавил шагу и через минуту очутился у Европейской гостиницы.
Один за другим подъезжали блистающие лаком лимузины, из них выходили элегантно одетые мужчины. Дамы, несмотря на жару, были в мехах.
Дызма оробел.
Сумеет ли он держаться как следует?
Голод, однако, взял верх. Поесть, во что бы то ни стало поесть! Пусть вышвырнут потом за дверь — горе да беда с кем не была?
Он стиснул зубы и вошел. Не успел оглянуться, как лакеи подхватили пальто и шляпу, а какой-то господин учтиво проводил его до входа в зал и даже открыл двери.
Просторный белый зал, черные кляксы фраков, разноцветные пятна дамских туалетов закачались в глазах Дызмы. Запах духов и гул голосов подействовали на него одуряюще.
Он остановился в дверях и вдруг увидел перед собой какого-то господина, который замер в поклоне, протянув руку. Дызма машинально подал ему свою.
— Позвольте представиться, — сказал тот, — Антоневский, личный секретарь премьер-министра. Разрешите от имени пана премьера поблагодарить вас за посещение. Прошу, вот закуски.
И, не кончив, подскочил
— Слава богу! Теперь только смелей!..
Он уже овладел собой и начал осваиваться. Заметил, что одни едят, стоя у длинного стола, с тарелками в руках, другие сидят за маленькими столиками. Дызма решил пересилить голод и посмотреть, как держат себя гости. Окинул взглядом стол, уставленный удивительными яствами, каких он еще в жизни не видал. Его так и подмывало схватить какое-нибудь из блюд и съесть все где-нибудь в уголке. Однако он сдерживал себя, наблюдал.
Наконец решился и стал искать глазами тарелку. Когда нашел тарелку и вилку, положил себе изрядную порцию салата, кусок паштета. Рот у него наполнился слюной, и он не мог оторвать взгляда от тарелки. Отвернувшись, чтобы выбрать себе укромное местечко, Дызма вдруг почувствовал сильный толчок. Тарелка вылетела из рук и разбилась.
Никодим пришел в бешенство. Перед самым его носом бесцеремонно протискивался какой-то толстяк. Он не соблаговолил даже повернуться, чтобы извиниться за свою неловкость. Если бы Дызма мог владеть собой, он бы, наверно, смирил свое неистовство. Но в эту минуту он ощущал одно: из-за этого толстяка он останется голодным.
Двумя прыжками настиг он виновника и схватил за локоть:
— Полегче, вы, черт бы вас побрал! Вы у меня тарелку вышибли! — бросил ему Дызма в лицо.
Глаза толстяка выражали крайнее изумление, даже испуг. Он досмотрел на пол и, сконфузившись, стал извиняться.
Вокруг все притихло. Подскочил кельнер, убрал осколки и подал Дызме новую тарелку. Не отдавая еще себе отчета, какое он учинил сумасбродство, Дызма стад снова накладывать себе салат. И лишь отойдя в сторону, немного успокоился и вдруг понял, что его каждую минуту могут вышвырнуть вон. Тогда он стал глотать не разжевывая, чтобы съесть побольше.
Зал между тем наполнялся гостями, и Дызма с облегчением убедился, что никто на него не обращает внимания. Это его ободряло, и он опять наполнил свою тарелку. Обнаружив возле себя поднос с налитыми рюмками, выпил две, одну за другой, и почувствовал себя увереннее. Потянувшись за третьей, с изумлением заметил, как поднятая чьей-то рукой соседняя рюмка слегка чокается в его собственную. В то же время послышалось:
— Можно выпить с вами?
Рядом стоял высокий брюнет в мундире полковника и как-то двусмысленно улыбался.
Они поднесли рюмки к губам и выпили. Полковник протянул руку.
— Вареда.
— Дызма, — как эхо отозвался Никодим и пожал руку.
— Поздравляю вас, — наклонился к Дызме полковник. — Здорово вы осадили этого Терковского. Я все видел.
Дызма залился краской.
«Ну, — подумал он, — сейчас этот меня выставит. Но как деликатно подбирается!»
— Еще и сейчас кровь закипает у вас при мысли об этом болване, — и полковник захохотал. — Поздравляю, пан… Дызма. Терковский давно не получал такого урока. Ваше здоровье!