Карфаген должен быть разрушен (др. изд.)
Шрифт:
— Любой приказ будет принят к сердцу и выполнен! — ответил сириец, склонив голову.
— Речь идет об уничтожении кораблей и боевых слонов.
Сириец побледнел. Лоб его покрылся испариной.
— Но без решения царя… Как я могу, — пробормотал он.
— Царю девять лет, — сказал Сульпиций. — Если ты за него правишь, то и решай за него.
— У нас враги, — лепетал Лисий. — Опять восстал Иерусалим. Без слонов и кораблей нам не справиться…
— Все это ваши дела! — оборвал Сульпиций. — Нам же приказано добиться точного выполнения условий мира с Антиохом Великим. Разрешено держать десять трирем,
Боевых слонов иметь не положено. Мы должны убедиться в уничтожении пятипалубников и боевых слонов.
— Но слоны в Апамее, — сказал Лисий.
— Знаю! — бросил Сульпиций. — Мы начнем с кораблей и кончим, с твоего разрешения, слонами.
— Я схожу за воинами, — проговорил Лисий, опуская голову, — видят боги, я сделал все, чтобы защитить царскую честь.
— Как ты его прижал! — восхищенно воскликнул Октавий, когда сириец удалился. — Мне казалось, он будет дольше сопротивляться.
— Да! Он из тех, о ком говорят: медлителен на ноги, скор на язык. Но запомнил урок, который дали мы его Антиоху.
— О каком Антиохе ты говоришь?
— Об отце мальчика, который ныне правит. Он осадил Александрию египетскую, и сенат принял решение, чтобы царь вернулся в Сирию.
— Да, да! — перебил Октавий. — Я сам за решение голосовал. И, помнится, Антиох выполнил волю сената.
— Выполнил, — согласился Сульпиций. — Но как? Я тогда был младшим послом при Попилии Ленате. Пришли мы в царский лагерь. Жарища. Слепни над головой вьются. Я сорвал прутик, чтобы их отгонять. Антиох выходит из царского шатра и с нами стоит. Попилий Ленат изложил решение сената. Антиох сказал: «Надо подумать!» — и направился к шатру. Тут-то Ленат выхватил у меня прутик и обвел вокруг царя круг. «Думай, — приказал он, — не выходя за черту!»
— Ну и Ленат! — расхохотался Октавий.
Показался Лисий в сопровождении воинов. Октавий насчитал пятнадцать человек.
— Боевые суда в восточной гавани, — сказал Лисий, не поднимая глаз. — Мы готовы.
— Знаю! — бросил Сульпиций. — Но два пятипалубника ты спрятал в бухточке, что в трех милях от города. Прикажи их привести. Сегодня мы покончим с кораблями, а завтра — со слонами.
Над восточной гаванью Лаодикеи полыхало гигантское зарево. По палубам прыгали языки пламени, обнимая деревянные украшения на носах обреченных кораблей. Как пираты в красных туниках, они ползли вверх. И вот уже они скользят по парусам, распространяя удушливый чад. Словно стрелы, с треском вылетают искры и гаснут в розовой воде.
Октавий оглянулся. Толпа безучастно наблюдала за исполнением сенатского приговора. Горели корабли, построенные на деньги лаодикийцев и их руками, а они безмолвствовали. «А если бы по приказу чужеземного царя уничтожались римские суда? — подумал он. — Молчала бы римская чернь? Нет, едва ли. Но тут — Азия, веками приученная к повиновению. Страна льстивых улыбок и низких поклонов».
СУР МЛАДШИЙ
Улочка вела вниз, петляя по склону холма, так что площадка с загонами для слонов, огороженная каменной стеной, занимала место сцены, а часть города над нею казалась амфитеатром.
Сходство это было тем более разительным, что склоны холма заполнились толпой. Снизу уже не было видно улочки,
Октавий поправил на себе черный гиматий — его пришлось одеть поверх туники (ведь, как ему объяснили, к боевым слонам нельзя приближаться в белом, как к быкам в красном) — и перевел взгляд на начальника стражи.
Смуглый лоб сирийца был покрыт крупными каплями пота, хотя было ветрено и нежарко.
— Выводи, — распорядился Октавий.
— Может быть, отложить, — проговорил сириец дрожащим голосом. — Смотри, сколько людей… Вся Апамея…
Обернувшись, Октавий еще раз оглядел молчаливую толпу. «В Лаодикее зевак было больше! — успокаивал он себя. — Они мирно наблюдали и молча разошлись».
— Выполняй положенное! — отчеканил посол.
Воины вывели из загона серую громадину. Слон шел, миролюбиво размахивая хоботом. Ему ничего не стоило броситься на кучку людей. Но кажется, и он, как Октавий, не ощущал смертельной опасности и спокойно дал привязать себя к четырем косо врытым в землю столбам. Так много раз люди уже испытывали его послушание!
В толпе между тем нарастало волнение, из гула голосов выделялись возгласы: «Сур! Сур!»
Даже не знавший арамейского [52] Октавий смутно почувствовал значение этого слова, звучавшего, как призыв, все настойчивей и настойчивей.
— Слона зовут Суром? — спросил он.
— Суром, или Сирийцем, — глухо проговорил начальник стражи.
Октавий вспомнил, что то же имя носил последний слон Ганнибала, на которого он перебрался, когда под ним пал конь. «Значит, — подумал Октавий, — тот слон был тоже из Сирии».
52
Во II в. до н. э. коренное население Сирии, Палестины и других частей Передней Азии говорило на арамейском языке. Государственным языком Сирии был греческий.
— Приступай! — приказал Октавий.
К слону приставили лесенку. Один из воинов обнажил меч, но не успел он влезть на первую ступеньку, как кто-то со стены прыгнул Октавию на спину, опрокинул его и стал душить. Это послужило сигналом. Толпа ринулась вниз, и будь здесь тысяча воинов, а не пятнадцать, ее не смогли бы остановить.
Пока одни плясали на теле Октавия, другие развязывали слона и выводили его за ворота. Это зрелище запечатлелось в памяти апамейцев на долгие годы. Сур Младший поднимался вверх по улочке в окружении ликующей толпы, и все, кто встречался на пути, падали на колени и, обливаясь слезами, восхваляли богов, сохранивших жизнь любимцу и гордости Сирии.
Приученный пробиваться сквозь тучи стрел и дротиков, слон был напуган дождем цветов, сыпавшихся на него сверху. Возбужденный, он поднял хобот и протрубил громко и призывно.
АЛЬБА ФУЦИНСКАЯ
Это был первый город Италии, который Полибий посетил в самом начале своего путешествия. Холм, опоясанный кирпичной стеной. Улицы, заросшие травой. Бродячие собаки. Запах запустения и одиночества.
Дом изгнанника показал за асс босоногий мальчишка. Со скрипом открылась дверь, и вот уже Полибий в объятьях друга.