Карл Великий. Основатель империи Каролингов
Шрифт:
– Не оглядывайся назад, дорогой друг, – советовал он. – В своей мудрости смотри в будущее, потому что оно в твоих руках, наихристианнейший король.
Задумчивый бритт, привыкший к борьбе мелких правителей своего острова, уже почувствовал власть, которой мог бы обладать Шарлемань, если его умело направлять.
Но грубый франк почерпнул новую идею из уроков Алкуина. Благословенная культура и пышность также, казалось, всегда шли с Востока, откуда троянцы отправились в свои странствия, оплакивая потерянную родину, откуда и Павел пришел в Рим. Там, на Востоке, Константинополь по-прежнему поражал роскошью и великолепием всех искусств,
Павел Диакон рассказывал ему историю греков, и Карл поручил странно одетому Элише обучать греческому не только Ротруду, но и других детей. Все очень веселились, глядя, как Элиша приветствует Ротруду, распростершись на циновке, словно в поисках муравьев.
Алкуин организовал свою дворцовую Академию после того, как изучил привычки своего повелителя. Название «Академия» приятно звучало, поскольку было новым словом в стране франков, и Алкуин ясно понимал, что король в любом случае распорядился бы именно так. Академия предлагала не столько высшее образование, сколько образование для высших учеников – шестерых королевских детей, паладинов вроде горячего Ангильберта и самого Шарлеманя.
В перерывах между приступами лихорадки, которая никогда не отпускала его, Алкуин руководил этим семейным кружком с мягким шутливым добродушием. Он быстро освоился с прозвищами, которыми награждал всех Шарлемань. Внутри кружка Ангильберт стал «юным Гомером», сам Алкуин – «бедным Горацием», а король – «Давидом, вознесенным Творцом над своими врагами».
Передав школу своим помощникам, Алкуин заведовал этим тесным академическим кружком, где бы король ни останавливался – в Вормсе, Ингельхейме или Тионвилле. Очень скоро он обнаружил, что играет роль церемониймейстера в то время, как франки распевали песни и перемежали шутки глотками доброго вина. Алкуин вносил свою лепту колокольным звоном. С помощью маленьких серебряных колокольчиков воспроизводился мелодичный звон больших церковных колоколов. Его веселый повелитель настаивал на том, что они должны приобрести новый орган у императора, вернее императрицы Ирины, поскольку старый сломался в Сен-Дени и его некому было починить.
Карл наслаждался, слушая, как высокие голоса его детей сливаются в молитве «Слава вышних к Богу». Старшие, Карл и Ротруда, были высокими и поразительно красивыми и находились в том возрасте, когда он сам в метель отправился встречать Стефана.
– Я хочу, чтобы мои сыновья были настоящими королями во всем, – настаивал он, – великолепными наездниками, храбрыми воинами, отличными охотниками и пловцами и учеными людьми. Я хочу, чтобы они понимали больше других.
Сам он в этом возрасте не обладал ни титулом, ни величием, ни знаниями. Для своих дочерей, уже отмеченных женской грацией, он желал большего. Они должны были обучаться вместе с мальчиками и одновременно, как женщины, учиться ткать и прясть; они должны были мелодично петь и внимательно слушать прекрасные стихи.
Когда Берта часто спрашивала про звезды, ее отец верил, что она познает секреты астрономии; когда голос Ротруды перекрывал другие голоса в григорианских песнопениях, он был уверен, что ее удел – возвеличивать музыку и пение.
Алкуин называл их своими голубками. Стройную Гизелу с ясными глазами он прозвал Делией.
Нередко долгие часы Академии рядом с дворцовым очагом утомляли слабого здоровьем кельта, который помимо этого должен был переписывать книги для библиотеки Шарлеманя, продолжать занятия в школе и писать нескончаемые письма в отдаленные монастыри, где не иссякли источники священного знания.
Иногда Алкуин интересовался, почему другой старший сын, Пипин Горбун, не появляется во дворце. Ему отвечали, что калека ухаживает за своей бабушкой в Прюме, в лесу.
Несмотря на осаждавшую его усталость, на которую он не жаловался, поскольку она была следствием бренности его тела, Алкуин восхищался своим повелителем, и это восхищение переросло в любовь. Шарлемань никогда не отдыхал. Могучий франк овладевал тайнами учения, когда трудился вместе с канцлером и сенешалем, оборудуя хозяйство, закладывая семенное зерно на хранение, расчищая каналы, строя новые церкви и мосты, чтобы покончить с бродами и перевозами. По окончании работ король отправлялся в лес охотиться на зверей.
Однажды Алкуин застал Карла купающимся в компании друзей, и при этом он рассказывал им, какие законы хотел бы учредить в Саксонии.
И вновь Шарлемань мерял шагами свою спальню, диктуя гневное письмо архиепископу монастыря Майнца-на-Рейне:
– Я весьма удивлен, что вы, с Божьей помощью завоевывая души человеческие, вместе с тем не преподаете книжное знание вашей пастве. Все, кто вас окружает, погрязли во мраке невежества. Вы можете просветить их, а заставляете страдать в слепоте…
Ученик Алкуина выучился изъясняться красноречиво по-латыни. Он никогда не переставал спрашивать: «Как были написаны первые тексты Библии, на каком языке? Как разные народы придумали разные законы? Из чего родилось древнее римское право – из древней нотной записи или из григорианского песнопения? Как древние римляне овладевали языками стольких народов, которых они поработили?»
Кроме того, Шарлемань жаждал, чтобы ему объяснили значение слов:
– Ты говоришь о правосудии, что ты подразумеваешь под этим словом?
– Правосудие покоится на трех вещах – благословении перед Господом, человеческих законах и жизненных ценностях. Цель правосудия – не карать, а предотвращать.
– Гораздо легче покарать, чем что-либо предотвратить. Как ты думаешь, что такое человеческий закон?
– Как правило, это обычай, которому они следуют.
– Это может оказаться злом. Саксы совершают человеческие жертвоприношения. Ты оправдываешь это потому, что таков их обычай?
– Нет. Они нарушают высший закон – равенства людей.
– Равенства?
– Судья должен быть беспристрастным и относиться ко всем людям одинаково, поэтому, согласно справедливому закону, у всех людей равные права.
Алкуин отваживался на подобные заявления, прекрасно зная, что вору в стране франков могли отрубить руку, а убийца мог избежать наказания, заплатив выкуп. Богатство стояло выше человеческой жизни, а титул – выше справедливости. И Шарлемань, как и его отец, осуществлял правосудие, руководствуясь своими правилами, и уже сакс, бавар или лангобард лежали на траве, и их судили по их собственным обычаям.