Кармалюк
Шрифт:
— Ни, ваше благородие! Я Жук…
— Молчать! Да как же ты, протоканалья, ничего не слышал о Кармалюке, когда о нем вся губерния только и говорит? Молчать! А сидел за что? За разбой! Молчать! — рявкнул опять поручик, видя, что Жук хочет возразить. — За разбой! А под чьим атаманством? Под Кармалюковым! И чему же ты, подлец, научился в остроге! Молчать! Тебя, мерзавец, государь помиловал, а ты опять за свое? Куда ты из острога был отправлен?
— В Нетечинцы Новые.
— Почему не стал там примерно трудиться, а опять ушел шататься? Отец у тебя есть?
— Нема. Он давно уже с земли ушел.
— Значит, и отец, и дед гайдамаки? Весь род? Кто твой помещик?
— Пан Тверовский, ваше благородие.
— Порол он тебя
— Ой, клято порол, ваше благородие. Потому я и ушел, что никакого терпения мово…
— Молчать! Мало он тебя, каналью, порол! Прогнать бы тебя, мерзавца, сквозь строй в четыре тысячи человек! Ты бы тогда не стал разбойничать с шайкою Кармалюка!
Долго поручик вел допрос в таком «поучительном» плане, а потом приказал фельдфебелю отправить Жука в суд. А суд определил: «Как из собственного его показания видно, что он, не находясь на грунте, скитался по разным местам, то и наводит на себя сомнения — не был ли в шайке Кармалюка. Для того означенного Жука для улики в том, не участвовал ли он в нападении на шляхтича села Комаровец Островского, препроводить по открытому листу з караулом к вашему благородию, так как производится о сем нападении исследование». А исправник не медленно водворил Жука в тот же острог, откуда он совсем недавно был выпущен по манифесту. Логика тут была железная: участвовал ли он в разбое вместе с Кармалюком или нет, пусть сидит под замком — так оно спокойнее будет.
На основании точно таких же «неопровержимых улик» в острогах Литина, Летичева, Могилева, Каменец-Подольска и других городов томились сотни людей. Многие из них не имели действительно никакого отношения к загонам Кармалюка. А те, кто действовал с Кармалюком, ни под какими угрозами не признавались в этом, как и Жук, и властям оставалось только удивляться преданности народа Кармалюку.
Поиски человека, который согласился бы предать Кармалюка, начались среди шляхты. Как только исправник узнал, что шляхтич Ольшевский связан с Кармалюком, он немедленно приказал доставить его в Литин. Выдержав его несколько дней под самым строгим арестом, исправник принялся за обработку. И шляхетская душонка Ольшевского не выдержала: за то, что его освобождали из-под ареста и обещали не привлекать к суду, он дал письменное обязательство исправнику «не упустить открыть место нахождения Кармалюка с товарищами».
— Тоже за Кармалюка?
— За його, люды добри, — отвечал Грыцько Жук своим соседям по камере.
Не успел Жук осмотреться, как дверь вновь открылась и в камеру втолкнули старого солдата.
— Тоже за Кармалюка?
— За него, братцы, за него…
— А ты, служивый, хоть видел его?
— Видел не видел, то начальству, поди, лучше знать, — шуткой ответил солдат. — А вот как Кармалюк двух панов оставил в дураках — могу рассказать, ежели охота послушать.
— А ты шо, вид самого Кармалюка чув?
— Нет. Но один человек клялся, что был в то время с ним за слугу, а я за что купил, за то и продаю, — хитро щурясь, говорил солдат. — Переоделся Кармалюк однажды, значить, в полную форму полковника. Едет в фаетоне, добрыми конями запряженном. Надулся, важный. Не подходи…
— А это он умеет, — восхищенно подтвердил один из арестантов. — Он, слышал я, и цвенькать по-ихнему может.
— Может! И режет так, точно и родился шляхтичем, — подтвердил солдат. — Так вот подкатил он к панскому двору…
— А як того пана? Не Фигнер?
— Того, что совсем недавно разгромил? Да, может, и к нему, точно сказать не могу, не спросил того человека. Ну, подъехал, видит, экономия большая, дом богатый, можно, значит, поживиться. Послал слугу своего к пану доложить, что полковник, мол, переночевать просится. А то, конечно, не слуга был, а его верный товарищ, наряженный слугой. Пан вышел к самым воротам, просит, кланяется. Заехали. Гость приветливый, всякие небылицы рассказывает. Пан смеется. Сели ужинать, выпили хорошо. Хозяин
18
Лайдак — бездельник.
— Такой черта за грош поцелует…
— Все паны такие. Ну, так вот. Переночевали. Утром полковник взял письмо к тому соседу и поехал. Опять послал слугу своего доложить. Тот пан тоже просит его в дом. Когда поужинали, гость закурил трубку и говорит: «Слушайте, что же вы это своего соседа обижаете? Деньги взяли, а возвращать не хотите. Или вы пошутили? Лучше верните, потому я таких шуток не люблю. Я Кармалюк!..»
— Так и бухнув?
— Так и бухнул! Пан как сидел за столом, так у него язык с перепуга и отнялся. Но когда он все-таки немного пришел в себя, Кармалюк велел принести деньги. Тот принес. А он приказал еще и письмо написать соседу, чтобы тот, значит, извинил его за длительную задержку долга. У пана рука дрожит так, что кляксы из-под пера, как мухи, летят. А ничего, пишет! Он готов был из шкуры вылезть, только бы побыстрее проводить Кармалюка. Ну, а тот забрал деньги и поехал не в лес, где его ждали хлопцы, а к первому пану, как и обещал тому. Это уж у него всегда так: что сказано, то и сделано. Пан как увидел его, полковника значит, то так обрадовался, что не знал, куда и посадить. А Кармалюк говорит: «Погоди, не спеши радоваться. Я ведь тоже хочу что-то иметь на этом деле. Привез я письмо и все деньги. Так давай поделим так: письмо тебе, а деньги мне. Ты, видно, добрый, да глупый: еще кому-нибудь, одолжишь, а назад не получишь. У меня же они не пропадут: панам я одалживать не буду, а бедным так, без возврата, раздам, ведь я Кармалюк. Слышал о таком?». Встал Кармалюк, чинно распрощался и уехал. А пан, говорят, умер с перепуга. Такая вот история…
— Туды йому, дурню, и дорога! — под общий смех ответил Жук. — Як бы всих панив Кармалюк на той свит видправыв, то не сыдилы б мы тут…
— Дай срок — отправит, — заверил солдат. — Паны это и сами чуют, вот и хапают всех, как бешеные собаки…
— Тыхо! Когось ще ведуть.
— О, аж двох…
— Что, братцы, тоже за Кармалюка?
— За його, люды добри…
ВЯЖИТЕ ПАНОВ!.
Гей, селяни, добродii,
Годi спини гнути,
Бepiть вила, берiть коси,
Панiв бити будем!
Не надеясь на одни угрозы, исправник выдал Ольшевскому авансом вознаграждение за Кармалюка. Расписка на деньги и была пришита к делу как его письменное обязательство. Чтобы не вызвать у односельчан подозрения — об этом могли сообщить Кармалюку, Ольшевский подрядился отвезти дрова в Летичев пану Грабовскому. По дороге в Летичев он заглянул к шляхтичу Витвицкому, с которым близко сошелся в тюрьме, и знал: у него часто бывает Кармалюк. И он действительно застал у Витвицкого и Кармалюка, и Добровольского, и Сотничука. Так как уже на допросе Ольшевский сказал исправнику, что Кармалюк бывает у Витвицкого, то за домом его установили слежку. И Витвицкого не арестовали только потому, что, как пишут в рапорте заседатели Кондратский и Хмелевский, они надеялись поймать «у него сомнительных людей, употребляя к сему всеусиленнейшие средства».