Кармалюк
Шрифт:
— Не слышно ли чего о Кармалюке? Или:
— Следовало бы сделать облаву на этого гультяя! В местах его удалых подвигов путешествовали только днем: опоздавший с большим трудом мог достучаться в корчму. И то после подробного допроса: откуда идет? Много ли имеет с собою людей? Проникнуть в шляхетский двор в десять часов вечера стало почти невозможным: так его крепко баррикадировали.
Помню очень даже смешную сцену по этому поводу. На пана Вицентия, помещика Могилевского уезда, ночью напали разбойники на дороге, в окрестностях Бара. Один
— Рушай!
Кучер, не менее перепуганный, не заставил два раза повторять приказание. Взвился бич на спинах лошадей, и они понеслись галопом.
Когда уже было близко село, пан несколько пришел в себя.
— Грыцю! — окликнул он хлопца, сидевшего рядом с кучером на козлах, — Этот разбойник оставил в экипаже пистолет. Возьми его, он, верно, заряжен…
Надо вам сказать, что пан Вицентий имел отвращение к огнестрельному оружию. Грыць стал искать пистолет и нашел. Но не пистолет, а кусок колбасы, загнутый наподобие пистолета.
Сколько было смеху, как комично пан Вицентий рассказывал о своем приключении! Как подробно описывал фигуру разбойника и дюжины его товарищей, хотя Грыць прибавлял тихонько, что их было только четверо. И при всем том он стал еще больше бояться разбойников. И с тех пор дом его стерегли так старательно, что попасть к нему во двор стало физической невозможностью.
Случилось так, что пан Людвик — сосед и старый знакомый пана Вицентия — возвращался из далекого путешествия. Заблудился и едва к рассвету попал вместо своего дома в село пана Вицентия. Подъезжает он к его двору, останавливается перед воротами и стучится. Но его не пускают. Наконец отзывается сторож:
— Кто там?
— Сосед.
— Пан приказал никого не впускать.
— Так ступай разбуди пана. Скажи, что возвращаюсь из Киева. Снежная метель нам не дает возможности добраться домой.
— Не имею права отойти от ворот.
— Так я прикажу их выломать! — закричал озябший и рассерженный пан Людвик.
Наконец после долгих переговоров, обещаний на водку Ивась, сторож при воротах, разбудил Грыця, спавшего под панским окном. Последний в продолжение получаса будил буфетного мальчика, мальчик — камердинера, а камердинер — самого пана Вицентия.
Измученный пан Людвик, ожидавший добрый час, увидел с большим удовольствием свет в окнах. Наконец двери распахнулись. Во главе выступает хлопец с фонарем, за ним несколько парубков, вооруженных дрекольем. А за ними следует маленький, сгорбленный пан Вицентий, закутанный в халат, с огромной заржавленной рапирой в руке.
— Кто ты такой? — крикнул он, приближаясь к забаррикадированным
— Шути себе на здоровье, пане Вицентий, а меня уже злость берет, что ты заставляешь так долго ждать.
— Но кто ты? — спросил снова патетично хозяин.
— Так ты уже и по голосу меня не узнаешь? Да мы с тобой тридцать лет соседи! Я Людвик!
— Неправда, ты не Людвик! Людвик — порядочный человек, ночью не ездит. Только Кармалюк и его сообщники шатаются после заката солнца.
— А чтоб тебя бог не помнил! И меня и себя мучишь, а я умираю от усталости. Так спроси людей, они тебе засвидетельствуют, что я не лгу.
— Хорошо! Посмотрим! Послушай, Ивасю! — сказал пан Вицентий, обращаясь к сторожу. — Это пан Людвик?
— Да, вельможный пане.
Потом продолжался допрос слуг, а когда все засвидетельствовали тождество лица, хозяин еще спросил прибывшего:
— А может, ты переодетый Кармалюк? Ворота, однако, открыли. Соседи обнялись.
— Видишь ли, — говорил пан Вицентий, — тот подлец или кто-то из его шайки чуть меня не убил. Из пистолета стрелял! Правда, не убил, но страху на меня нагнал и деньги отобрал. Впрочем, с полным уважением отнесся ко мне. Даже, прощаясь, шляпу приподнял. Чудеса, скажу вам, сосед».
Летичевская полиция получила уведомление от пана Гдовского о том, что 10 августа 1830 года лесничий села Майдана Хршановский встретил в лесу разбойников, между которыми узнал Кармалюка.
— Езжай своей дорогой! — сказал Кармалюк. — Но помни: если проронишь хоть слово о том, что тут видел, то на первом же дереве повешу! Поклянись, что никому не скажешь!
Лесничий стал на колени. Бледный, как платок, поцеловал землю, пальцы накрест сложил. Тогда ему крикнули:
— Ну, теперь ступай!
Но клятвы своей лесничий, разумеется, не сдержал. Он все рассказал пану Гдовскому. Устроили облаву в майдановских и соседних лесах. Согнали туда три тысячи крестьян и солдат под начальством офицера, но ни Кармалюка, ни его товарищей не нашли. Губернская администрация опять отнеслась к уездным начальникам и в соседние губернии. Не минула и Бессарабии. Но все безуспешно.
Ядро загона Кармалюка в это время составляли: Петр Копчук, двадцатипятилетний парень, одаренный удивительной ловкостью и изворотливостью, Мончинский и Поповский — тоже экс-солдаты, два брата Хмелевских из Ялтушков, Анастасий Черновский из Ямпольского уезда, три Блажкуна из Новой Синявы.
За последнее десятилетие холера не один раз, перешагнув южные границы, распространялась по Подолии. Медицина была бессильна перед этой грозной эпидемией. Главное средство борьбы с нею было: самим не выходить из своих сел никого чужого к себе не пускать.
Жизнь в крае замерла. Перестали скрипеть чумацкие возы, груженые солью, таранью и прочим товаром, который возили именно из тех мест — Астрахань, Крым, — откуда пришла холера. Паны, используя страх народа перед холерой, говорили: