Кармалюк
Шрифт:
Опять начались поиски людей среди арестованных, которые бы согласились помочь поймать Кармалюка. Установили, что Кармалюк бывал у Прокопа Процкова, жившего в Каричинцах-Шляховых. Исправник принялся за обработку Прокопа, но тот отверг все его посулы и домогательства.
Он твердил одно: Кармалюк бывал у него, но где ныне скрывается, то ему неведомо. Тогда исправник взялся за сестру Прокопа Варвару и его жену Елену. Женщины тоже упорствовали, но когда к обработке их подключили и священника, они не выдержали и сдались. «Затем земский исправник, обще с земским судом, не подвергая означенных
Расчет был таков: Кармалюк, увидев, что Елена и Варвара отпущены, придет к ним хотя бы затем, чтобы узнать о судьбе арестованных товарищей, а его в это время и схватят. Исправник, поручая пану Кузьминскому наблюдение за Еленой и Варварой, наказывал:
— У разбойников имеются ружья и пики. Кармалюк постоянно прибегает к сопротивлению оружием. А посему я вам тоже разрешаю употребить оружие. На то у меня есть указание самого губернатора. Так что можете на этот счет быть в совершеннейшем спокойствии, ежели произойдет даже и смертоубийство. В подтверждение истинности моих слов вам пример: Викентий Бирский убил в доме Зелинского одного разбойника и от суда освобожден, ибо сделал сие для защиты жизни своей.
Вскоре Кузьминский узнал, что Кармалюк собирается напасть на него, и стал умолять исправника дать ему солдат. Но исправник не мог этого сделать, так как солдаты отпугнули бы Кармалюка.
Исправник не ошибся: как только Кармалюк услышал, что Елена и Варвара выпущены из тюрьмы, он сразу же пришел к ним с Андреем Словинским. Но пришел он глубокой ночью, и его никто не заметил. Он вызвал Елену во двор и принялся расспрашивать обо всем:
— А Прокопа почему не отпустили?
— Его дуже оговорили, — дрожащим голосом отвечала Елена.
— Кто?
— Того я не знаю.
— А о чем тебя спрашивали?
— Про все, — уклончиво отвечала Елена, — про тех, кто напал на Дембицкого и пани Поплинску.
— И что же ты отвечала? — строго продолжал Устам, от которого не укрылось, что Елена явно неохотно, с каким-то внутренним сопротивлением отвечает на его вопросы. — Ну, чего же ты молчишь?
— А что я могла ответить? Я ж ничого того не знала…
— Та что ты мямлишь! — рассердился Кармалюк — Рассказывай все, как оно было?
— Та я… все уже сказала…
— Слушай, Олено, — подойдя к ней близко, чтобы видны были ее глаза, сказал Кармалюк, — ты цто — перепугалась или продалась?
— Батьку! — взмолилась Елена, кидаясь ему в ноги. — Клянусь тоби богом…
— Только без этого! Андрей, помоги ей встать! Фу, черт! Говорить с бабой хуже всякого наказания! Да перестань слезы лить. Они тебе еще пригодятся, если ты вздумала обмануть нас! Это ведь все равно вскроется. А теперь слушай, что я тебе скажу. Передай Юрку Самкову, чтобы у тебя нас ждал. Хватит ходить вокруг да около. Пора уже проучить старого собаку Волянского, чтобы знал, как сажать моих людей в остроги! А заодно и Кузьминского. Только смотри мне: чтобы это незаметно было сделано. Если же проведает кто-то, что я приду, то в дупло вербы, что у криницы, воткни пук соломы. Все поняла?
— Поняла, батьку.
— Добре. Мы пойдем. Путь нам еще
Когда Елена вошла в дом, Варвара накинулась на нее:
— Ну что? Призналась?
— Отчепись ты! — крикнула на нее Елена.
— Я сама ему скажу!
— Да он и тебя и меня убьет, как узнает, за что нас выпустили!
— Пусть лучше убьет, а я не хочу…
— Молчи! Теперь уже поздно! Надо было быть храброю там, в тюрьме! А то там молчала, как в рот воды набрала, а теперь, смотри, как разошлась!
— А я молчала потому, что никто меня не спрашивал. Ты за все сама расписывалась!
— Так почему ж ты пошла из тюрьмы? Если ты такая разумная, то надо было сказать: «Я лучше, ваше благородие, на каторгу пойду!» Почему ж этого не сказала?
— А меня спрашивали?
— А у тебя у самой языка нема? Тебе сказали, почему нас выпускают? Сказали! Так чего ж тебе еще? И не думай на меня все взвалить. Не выйдет.
Елена послала Варвару к пану Волянскому, но та наотрез отказалась идти. Умоляла и Елену не доносить, что Кармалюк придет. Они долго спорили, и Елена уже было согласилась: нет, пусть лучше, мол, в Сибирь на каторгу гонят, она ничего не скажет. А потом все-таки пошла к пану Волянскому. Тот, узнав, в чем дело, погнал нарочного к капитану Хлопицкому. Но так как храбрый капитан предусмотрительно удрал, то записка попала к управляющему Кальной-Деражни Рутковскому. Рутковский примчался к Волянскому, позвали пана Кузьминского и принялись обсуждать, что делать.
После долгих споров решено было: Рутковский, собрав надежных людей, устроит засаду в доме Елены Процковой.
— Заберите все ружья, все веревки, — твердил пан Волянский. — Только поймайте, только не упустите его. Мы будем перед самим царем хлопотать о награде для вас, пан Рутковский, если вы избавите нас от этого чудовища!
— И не надейтесь на веревки! — наставлял пан Кузьминский. — Он их рвет, как солому. Пулей, пулей берите его! Об этом меня особо предворял пан исправник!
— Да, да, пулей, — подтверждал пан Волянский. — И без всякого стеснения. Он, гайдамак, давно уже того заслужил.
— Панове, все это так, — сказал Рутковский, который видел, что деваться ему некуда, придется идти в засаду. — Но где людей надежных взять? Ведь все хлопы почитают Кармалюка чародеем…
— Упаси вас бог! — испугался пан Волянский. — Хлопам об этом нельзя говорить ни единого слова, а то они предварят Кармалюка! Только шляхту берите! Среди нашей славной шляхты еще не перевелись храбрые рыцари!
Но «храбрых рыцарей» с трудом нашлось всего пять. Это были повар, лакей, мельник, то есть мелкая, пресмыкающаяся возле панского стола шляхта. «Крестьян из опасения измены не посвятили в тайну предприятия. Мелкий осенний дождь, темнота ночи — все благоприятствовало. Двое засели в хате на печке, чтобы не спускать с глаз женщин. Три других, имея во главе Рутковского, разместились в обширных сенях. В случае неудачи оторвали несколько снопов соломы из крыши. Было это, правда, не по-рыцарски, но что вы хотите от мирных каричинских жителей. И то следует удивляться, — заключает Ролле описание этого приготовления своих соотечественников к бою, — откуда у них набралось столько храбрости».