Кармелита. Наследники: лёд и пламя
Шрифт:
Благополучие в любом коллективе зависит от сплоченности составляющих этот коллектив людей, а вот табор Миро “разлетелся” по сторонам как парашютики одуванчика, как не прискорбно признавать, но, давно забытый всеми налет Лексы и Банго ничему их не научил. Не было больше тех веселых и всеобъемлющих празднеств, посиделок; внедрение все более изощренных технологий заставило изменять вековым традициям ради выгоды, пользы, которой, собственно, никто не видел, но все были уверены, что отличаться от других – плохо! В большинстве своем каждый думал лишь о себе, ни Рамир, ни Миро, ни Кармелита не могли повлиять на разрушающую силу эрозии, повредившей и подорвавшей их авторитет;
В общем, «тучи» сгущались вокруг карточного домика, воссозданного в мельчайших деталях с надеждой на светлое будущее, а судьба редко дает второй шанс тем, кто пренебрег её подарками в определенное время... хотя, кто ж знает, что у неё на уме?
Времяпрепровождение на конюшне и в одиночестве для Николая – обычное дело. Парня не покидали сомнения, и мучила совесть, хотя вроде бы на первый взгляд, ничего ещё не произошло, но душа ныла, словно перед грозой (грозу тоже можно воспринимать с разных точек зрения: во-первых, она очищает, наполняет силой, уверенностью, во-вторых, испытывает на прочность, в-третьих, заставляет прислушаться к внутреннему голосу; в противовес сказанному можно привести следующие аргументы: гроза – кара и опасность, она как черта, переступив за которую человек может не вернуться обратно, говорят, что молния – это предупреждение, а раскаты грома – вопли грешников).
Взгляд упал на стоявшую в углу гитару, оставленную ещё Бейбутом, с фамильным автографом и эпитафией: (хоть на вещах её оставлять и несвойственно, так как сочиняется она для того, чтобы высечь слова на надгробии) «Играй, пока живешь, но не живи играя, когда-нибудь ты все поймешь и струны эти разорвешь от боли задыхаясь...» Прочитав эти строки, Коля как никогда пожалел, что не умеет играть на гитаре. Да-да! В детстве, навернувшись с лошади, он сломал 10 пальцев на руках, с тех пор врачи запретили ему выполнять кропотливую работу и играть на струнных музыкальных инструментах! Этим и объясняется его безобразный почерк, поэтому при подписании особо важных документов присутствовал кто-то из родителей, чтобы помочь поставить закорючку.
Кстати, о закорючках: пора было подписать залог на имущество, однако ни мать, ни отец для этой задумки не годились, не хотелось их волновать раньше времени. Тогда кто?
СОЧИ.
Погрузившись в приятную ностальгию, Ждановы не заметили, как начало смеркаться. Дни стали такими короткими, что пролетали мимо как минуты.
– Что-то слишком ранние сумерки для осени, значит, зима будет долгой и холодной, – задумчиво произнес Стас, откупорил бутылку коньяка, плеснул глоток в стакан, выпил, закурил. – Не люблю осень.
– Лета словно и не было. Я помню прошлую зиму так, будто она была вчера, а на носу уже следующий год. – Дина грустно вздохнула и опустила глаза.
– Динуль, мне кажется, или ты чем-то расстроена? – нежно погладил её по щеке.
– Тебе кажется. Ладно, пойду, пожалуй, ужином займусь, а ты продолжай работать! – поцеловала мужа и вышла из гостиной.
На самом же деле поводы для беспокойства были: после того, как Стас пытался покончить с собой, у неё появились какие-то странные мысли, обострилось ощущение опасности, непонятно откуда, но появились некие сверхъестественные способности. В принципе, никакого дискомфорта не было, можно даже сказать, что была польза, до тех пор, пока Дина не стала придавать своим эмоциям слишком большого значения: её тревожность, чрезмерная боязливость, подозрительность и нервозность стали причинять неудобство окружающим. Пару раз случались семейные склоки,
Только открыв дверь, Даня учуял запах жареной курицы, он мигом снял обувь, бросил измятую и порванную рубашку в корзину для белья, вымыл лицо и руки, затем помчался на кухню разведать, что на ужин.
– Мамуля! Что у нас сегодня, курочка? Кстати, ты шикарно выглядишь!
– Подлиза! Совсем с ума сошел: дома не появляешься, отец уж забыл, какой ты! Он в гостиной, сходи, поздоровайся и оденься, а я пока салатик покрошу!
– Хорошо. Сейчас ещё Кекс подойдет.
– А мы все ждем, когда ты, наконец, девушку домой приведешь, а не Кекса, хотя мы его всегда рады видеть! – Дина сняла фартук и достала тарелки.
Ма-а-а-м! Ну чего вы с папой заладили “девушку – девушку”, я не стану водить домой, кого попало! Вот как только встречу ту, единственную и неповторимую, богиню, и спортсменку, и комсомолку, то обязательно вас познакомлю! – широко и лукаво улыбнулся.
– Да мы быстрее состаримся окончательно, чем ты остепенишься. Виолетта твоя опять названивала, просила, чтоб ты с ней связался!
– Мы расстались, если ещё раз брякнет, скажи, что я умер! – блондин скорчил гримасу и вдруг невольно вспомнил о Кире, полез в карман, вынул носовой платок, на нем было большущее пятно крови в виде сердечка (бывает же такое).
– А откуда ссадины на лице, Даниил, ты что дрался? – женщина потеребила его по растрепавшейся челке.
– Да нет! Поцарапался! – сын ласково прижался щекой к руке матери.
– Здравствуйте, Дина Олеговна! Давненько я у вас не был! – вошел Глеб.
– Глебушка! Привет! Слушай, что-то Регина меня совсем позабыла, ничего хоть не случилось? У вас все в порядке?
– Да, относительно все в порядке…– Хабаров не захотел распространяться на эту тему.
– Ну что, Кекс, ты голоден? Пойдем тогда к столу, а то болтать можно и до ночи! – Даня, весело насвистывая, взял посуду на подносе и вприпрыжку, чуть не разбив бокалы, понесся накрывать на стол.
– Глеб! Скажи, пожалуйста, а Данька сегодня ни с кем не цапался? – Дина задержала Кекса в дверях. – Ты же с ним постоянно.
– Ну-у-у-у, так особо, вроде нет... – замялся парень и проглотил слюну.
– А если подумать? Может, он тебе что-нибудь рассказывал?
– Дина Олеговна, спросите у него сами! Я не стану стучать!
– Да Боже упаси, Глеб! Я всего лишь поинтересовалась!
– Хорошо, когда есть, кому поинтересоваться, моей маме и дела нет, где я и с кем...
– Как это? Почему? Что такое говоришь! Регине нет дела до родного сына?! Неправда!
– Правда!
====== Глава 8. ======
Начал гаснуть высоко рдевший закат, в пойме реки высокая трава благоухала приятной, не резкой сладостью как сирень в цвету, трещали кузнечики, изредка плескалась какая-нибудь живность. Лёва лежал на спине, на сухом пригорке, раскинув руки, ладонями щупал илистую и податливую, словно пластилин, землю, справа, под кронами раскидистых деревьев горел костерчик, отгоняя назойливых комаров и отбрасывая причудливые тени, в старом облезлом и множество раз подгоревшем походном котелке варилась только что пойманная рыба в компании с лавровым листом и розмарином.