Карнавал Флетча
Шрифт:
– Многие, наверно, приезжают сюда по этой причине.
– Тем самым он становится бразильцем, – ввернула Лаура. – Почетным бразильцем.
– Поэтому-то вас и невзлюбил отец Лауры?
– Мой отец любит его, – возразила Лаура. – Любит. Дело лишь в том...
– Ее отец – ученый, – пояснил Флетч. – Профессор университета. Поэт.
Уже дюжина детей-нищих столпились вокруг Флетча, что-то нашептывая ему.
– Ну разумеется. Отавью Кавальканти. Я хорошо его знаю. Лаура чуть ли не моя племянница. Здесь, в Рио,
– Он не выносит североамериканцев. Я – североамериканец.
На тротуаре, у самого бордюрного камня, застыла старуха, по виду сущая ведьма. Длинное, бесформенное белое платье, черные мешки под глазами, похожие еще на одну пару глаз. И всеми четырьмя глазами она уставилась на Флетча.
– Это не совсем верно, – улыбнулась Лаура. – Флетчер может приехать в Бразилию, может сидеть в этом кафе, пить карану, смотреть на проходящих мимо женщин. Моему отцу не разрешено посетить Соединенные Штаты Америки, читать свои стихи в Колумбийском университете. Вот чего он не приемлет.
– Я читал стихи вашего отца, – заметил Флетч. – Он говорит от лица простого человека.
Старуха в белом смотрела на Флетча, словно тот свалился с луны.
– Есть и еще кое-что, – Лаура уселась поудобнее. – Ты должен это признать, Флетч.
– Что же это? – спросила Марилия.
– Мой отец полагает, что Флетч не видит отличий в жителях Бразилии.
– Нигде нет такого единообразия, как в Бразилии, – ответил Флетч. – Мне это нравится.
– Это не единообразие... – Лаура тревожно глянула на Марилию.
– О да, – кивнула та.
– Мой отец говорит, что Флетч пытается понять бразильцев через людей, которых он знал раньше. Он не может увидеть другую нашу сторону.
– Я многого не понимаю.
– Ты многого не принимаешь.
Флетч широко улыбнулся.
– Многое недоступно моим глазам.
– Мой отец... – Лаура на мгновение запнулась. – Мой отец любит Флетча. Говорит, что как личность он удивительно открытый.
– Для североамериканца, – ввернул Флетч.
– Вы не сможете понять Бразилию, – глаза Марилии скрывались за темными стеклами очков. – Бразилия пускает к себе воров. Соединенные Штаты Северной Америки отказываются принять ученых и поэтов, которые борются за права простого человека.
– Вы считаете, что я – вор? – осведомился Флетч. Во всяком случае, старая карга, взиравшая на него с тротуара, видела в нем что-то экстраординарное.
– Вы сказали, что вам пришлось собираться в спешке.
– Совершенно верно.
– Вы ведете дела с Теу да Коста?
– Веду.
– Теудомиру да Коста – мой близкий друг. Насколько я понимаю, сегодня вечером мы встретимся на обеде в его доме.
– Хорошо.
– Теудомиру получает немалый доход, обменивая твердую валюту, в частности доллары, на крузейро, изумруды, золото. На этом он и разбогател.
При слове «крузейро»
– Я думал, он начинал водителем такси.
– Теудомиру никогда не сидел за рулем такси.
Флетч достал деньги из теннисной туфли и отдал их Лауре, чтобы та расплатилась с официантом. Когда платила Лаура, изъясняясь на бразильском диалекте португальского языка, сумма обычно уменьшалась процентов на девяносто. Потом дал несколько крузейро самому маленькому из нищих.
– Марилия, – вступилась за Флетча Лаура, – в Бразилии у мужчины нет прошлого.
– У Флетчера может не быть прошлого. Тут я с тобой не спорю, Лаура. Я только не хочу видеть, как ты губишь свое будущее.
– У меня нет будущего. Только пианино.
– Бразильцы все в будущем, – возразила Марилия.
– Прошлое... будущее, – пробормотал Флетч.
– Я сказала что-то не то, – стушевалась Лаура.
– Вы остановились в «Желтом попугае»? – тут же сменила тему Марилия, имея в виду отель на авениде Атлантика, едва ли не самый дорогой в Рио-де-Жанейро.
– В «Желтом попугае», – подтвердил Флетч. – Вы должны признать, что не все в Бразилии доступно восприятию приезжего.
– Флетч отличный парень, – Лаура посмотрела на Марилию и добавила что-то по-португальски. Затем перешла на английский. – Мой отец любит его.
На тротуаре справа, протискиваясь меж танцующих, окруживших оркестр в канареечных шортах, появилась североамериканка, несомненно, только что прилетевшая из Штатов, в платье из тонкого зеленого шелка, обтягивающем фигуру, зеленых же туфельках на высоком каблуке, в солнцезащитных очках, с сумочкой через плечо.
Лаура коснулась руки Флетча.
– Тебе нехорошо, Флетч?
– Нет, с чего ты взяла?
– Ты внезапно побледнел.
– Все нормально.
Он нырнул под столик и начал зашнуровывать теннисные туфли.
Мгновенно семь или восемь голов оборванцев оказались под столиком, чтобы посмотреть, что он там делает. Появилась под столиком и голова Лауры.
– Флетч, в чем дело?
– Estou com dor de estomago!
– O-o-o-o-o-ol – сочувственно вздохнули оборванцы.
– У тебя не может болеть живот! – возразила Лаура.
– Estou com dor de cabeca!
– О-о-о-о-о-о!
– У тебя не может болеть голова!
– Febre... nausea... uma insolacao <Слабость... тошнота... кружится голова.>.
– О-о-о-о-о-о!
Загорелые ноги Лауры стоили того, чтобы посмотреть на них. Да и ноги Марилии, хоть и светлокожие, ненамного им уступали. И Флетч приободрился от одного их вида.
– Флетчер! Что с тобой случилось? Почему ты залез под стол? .
– Та женщина. Женщина в зеленом, проходящая мимо. Не смотри на нее.
Оборванцы попеременно смотрели то на Флетча, то на Лауру, словно понимая, о чем идет речь.