Карнавал разрушения
Шрифт:
«Я — машина, — напомнил он себе. — Я здесь для того, чтобы выполнить задание. Ничего не получится, если стану слишком много думать».
Спустя довольно длительное время, казалось, внизу все было готово. Помощники заняли свои места. Перешептывания среди прихожан замерли, уступив место благоговейному ожиданию. Анатоль переменил позу, устроив руки так, чтобы быть готовым в любую минуту нажать на курок. Во рту пересохло, а когда он попытался смочить язык слюной, его поразил неприятный вкус. Как будто рот наполнился дезинфицирующим раствором. Головокружение усилилось, но он сохранял контроль над ситуацией.
Самозваный Асмодей
Анатоль едва не поддался искушению подождать еще немного, дабы подробнее изучить пародию на мессу, свидетелем которой стал, но он решительно отверг это искушение. Он здесь для того, чтобы исполнить миссию — как можно быстрее и эффективнее. Любопытство — еще не повод откладывать задуманное. Затяни он ожидание до момента, когда внесут приговоренного к жертвоприношению ребенка, — и вина ляжет на его плечи, не меньшая, чем вина собравшихся прихожан. Он не желал этого. Он не станет играть в эти игры, ибо ему надлежит стать мечом правосудия. И теперь, когда Асмодей явил себя во плоти, ждать больше нечего.
Когда высокий мужчина отвернулся от алтаря, совершая поклонения изображениям справа, слева и в центре, Анатоль поднял винтовку.
Он не мог удерживать ствол во всю длину в равновесии на балконе, ибо это было слишком близко, пристроив верхнюю часть на левой руке, и, таким образом, ружье не двигалось. Он посмотрел на мушку, как делал это уже тысячу раз. Хотя человек, величавший себя Асмодеем, находился на расстоянии не меньше тридцати метров, цель казалась неправдоподобно близкой по сравнению с условиями, в которых ему обычно приходилось стрелять.
Первая пуля, как было известно Анатолю, должна быть направлена в сердце; тогда попадание в любое место торса будет эффективным. Но сейчас он чувствовал, что мог бы выстрелить прямо в сердце. Тогда, учитывая угол падения жертвы, вторую он сумеет направить в голову, дабы быть абсолютно уверенным в своей точности.
«Станет ли убежденный сатанист бояться смерти, когда поймет, что она неизбежна? — размышлял Анатоль, держа палец на курке. — Станет ли ждать встречи со своим хозяином в Аду с таким же оптимизмом, как добрый христианин, предвкушающий лицезреть святого Петра у врат рая? Может ли его уверенность быть сильнее, принимая во внимание тот факт, что негодяю легче уверовать в свою злонамеренность, нежели святому — в собственную добродетель?»
Лже-священник слегка повернулся, и Анатоль замер, ожидая, когда грудная клетка злодея окажется в благоприятной позиции для выстрела.
Больше медлить было нельзя.
Слова лже-мессы отчетливо доносились до него. Асмодей обладал странным скрипучим голосом. Он говорил по-французски, не по-латыни, но акцент выдавал в нем англичанина. Анатоль пытался не слушать. Это просто шум, если не обращать внимания на слова, которые, произносимые наоборот, ничего не означают.
Он выстрелил.
Звук зловещим эхом отразился от стен, усиливаясь и множась, словно то был не одиночный винтовочный выстрел, а пулеметная очередь.
Анатоль наблюдал, совершенно
Забыв обо всем на свете, кроме своей цели, он выстрелил снова.
Можно было не ждать так долго, чтобы удостовериться в результате, но он обнаружил, что все еще ждет, сверля взглядом нетронутые черты лица жертвы. Три или четыре секунды должны были пройти, прежде чем он начал спрашивать себя, как сумел он промахнуться, как смогла пуля отскочить в сторону. Он почувствовал, как все дрожит перед глазами, в голове словно мурашки поползли — словно его самого ранило, и сейчас хлынет кровь.
Он выстрелил снова, но на сей раз слишком поспешно. Поэтому и не удивился тому, что ничего не вышло. Он действовал не так, как автомат, позволил себе поспешить и совершил обычную для любого человека ошибку, но знал: это не оправдание перед лицом Божества.
Ход, ведущий из бокового придела в укрытие, был узким и извилистым, дверь открывалась с трудом, но времени, за которое Анатоль совершил второй и третий выстрелы, оказалось достаточно, чтобы внизу сумели отреагировать. Он услышал шаги по каменным ступеням, вскочил и повернулся навстречу преследователям.
Разумеется, ему было известно, что убежать нет ни малейшей возможности. Устройся он внизу, рядом с центральным входом, можно было выстрелить один раз — или даже два — и еще осталось бы время на побег. Он сумел бы отшвырнуть в сторону тех, кто встанет у него на пути, но, в то же время, внизу его легко могли обнаружить до начала выполнения задания. А здесь, в убежище, он имел великолепную возможность для меткого выстрела и укрытие — это его устраивало. Он даже не пытался строить планы относительно дальнейших событий.
У Анатоля осталось еще три пули в магазине и достаточно много — в карманах, но он не собирался их использовать. Когда лицо первого разгневанного преследователя материализовалось у входа в укрытие, он обрушил приклад винтовки на нос прихожанина изо всех сил — дабы покалечить, но не убить, после чего сбросил тяжелое тело вниз: возможно, это произведет хаос и создаст преграду для остальных. Увы, они напирали всей толпой, а тело приземлилось недалеко. Спустя минуту толпа ломилась в укрытие; он прижался к балкону, ощущая опасность падения. Размахивая винтовкой, он наносил сильные удары то одному, то другому из преследователей, но не мог остановить их. Расстояния между ним и врагами больше не существовало, хотя он и успел нанести удар одному из них, взвывшему от боли и злости.
«Они, должно быть, немцы или англичане, — лихорадочно думал Анатоль, — но только не французы. Но какая разница, в конце концов, откуда все эти люди, если они не гнушаются столь грязным делом?»
Пока он произносил эти слова про себя, один из атакующих из первого ряда замер, издав жуткий крик, и в глазах его появилось выражение невообразимого ужаса. Это пробудило в Анатоле гордость. Еще бы, он вызвал такую реакцию в одном из слуг дьявол! Но человек отшатнулся в сторону, и стоявшие за его спинами увидели то, что заставило его кричать.