Карнавал судеб
Шрифт:
Она прямо взглянула в глаза врачу:
— Боюсь, кроме меня у мамы никого нет.
— Тогда дело за вами, молодая леди. Будем надеяться, сработает.
Он предупредил, что процедура ждет ее не из легких: Ким получит местное анестезирование, и у нее возьмут вытяжку костного мозга из тазобедренной кости. Вся операция займет часа три, но после нее у Ким в течение нескольких дней могут продолжаться боли.
— Доктор, — сказала она, — я перенесла столько операций! Вы, наверно, столько раз не обедали. А эта вообще
Он озадаченно посмотрел на нее:
— Видите ли, мисс Вест, все равно нет никакой гарантии…
— Знаю. Шансы невелики.
Он кивнул:
— Но попробовать все-таки лучше, чем просто сидеть сложа руки.
Операцию назначили на следующее утро, но сначала Ким послали в лабораторию на анализ крови и тканевое типирование, после чего ей предстоял общий медицинский осмотр. Как объяснил доктор Осборн, это была обычная процедура для того, чтобы убедиться, что состояние здоровья самого донора в полном порядке.
Позже Ким навестила мать.
По приезде в Нью-Йорк она почти весь день проводила с Бетт: расчесывала то, что осталось от ее волос, приносила ей цветы и сладости, рассказывала последние сплетни из Сан-Мигеля.
Обычно Бетт старалась держаться молодцом, играя как актер на сцене. Но сегодня она была слишком возбуждена: доктор Осборн сообщил ей об операции.
— Я не желаю, чтобы в меня всаживали чей-то чужой костный мозг! — прохрипела она слабым голосом. — Это против природы!
— Но, мамочка, — возразила Ким, — я же не чужая!
— Это неважно, — прошептала Бетт, — не хочу — и все!
У Ким хватило ума не продолжать спор: операция должна быть сделана, и это главное. Хотя вот, мягко говоря, парадокс: Бетт, которая с такой легкостью таскала Ким в «Маривал», где ее резали, делали ей подтяжки, удаляли складки… та же самая Бетт испытывала патологический страх перед докторами.
— Зачем мне нужны эти шарлатаны? — обычно говаривала она в прежние, более веселые времена. — Я само воплощение здоровья! И ненавижу, когда они начинают везде меня щупать.
Ким пробыла с ней до вечера, держась бодро и уверенно. Когда же пришло время уходить, она наклонилась к Бетт, чтобы поцеловать ее на прощанье, и вдруг почувствовала какой-то кисловатый запах, исходящий от нее. И поняла, что это запах смерти.
Чувствуя слабость, она вернулась в консульство и нехотя поужинала, слишком подавленная, чтобы звонить домой, в Сан-Мигель.
В ту ночь ее впервые охватила паника.
Что если операция не удастся? Что если — Ким даже стиснула зубы — Бетт умрет? Доктор Осборн сделал все, чтобы подготовить Ким к возможности такого исхода, но она по-прежнему не могла представить свою жизнь без матери.
К счастью или к несчастью, Бетт всегда была рядом: сильная, уверенная в себе — истина в последней инстанции, — принимающая решения,
Они расставались только один раз в жизни — во время медового месяца Ким. И какой катастрофой это обернулось!
— Не покидай меня, мамочка! — рыдала она в подушку.
Разумеется, нельзя отрицать, что рука помощи Бетт иногда бывала тяжеловата для хрупких плеч Ким. Бетт могла быть раздражительной, упрямой, малопривлекательной… Но даже в худших своих проявлениях она всегда действовала в интересах дочери, Ким в этом не сомневалась.
Кто, кроме Бетт, когда-нибудь так искренне любил ее? Так беззаветно? Кто заполнит оставшуюся после смерти Бетт пустоту? Во всяком случае, не Тонио, это однозначно! Как частенько повторяла Бетт, когда у них кончались деньги: «Что бы мы делали, пусик, если бы у нас не было друг друга?» И правда, что?
На следующее утро Ким поднялась рано. Умылась, надела неброский свитер и юбку. Завтракать не стала — так велел доктор. Отпустила лимузин и пешком отправилась в клинику по Восточной Шестидесятой улице. Уже цвели вишни, и город выглядел красивым. Ким решила, что это добрый знак.
Еще не было девяти, когда она подошла к дежурной медсестре в приемном отделении и назвала свое имя.
— Я пришла на операцию по пересадке костного мозга, — сказала она, — куда мне идти?
Дежурная сверилась со своими записями.
— Доктор Осборн хочет видеть вас в своем кабинете.
— Хорошо, — кивнула Ким, — дорогу я знаю.
Она прождала там минут двадцать. Полистала «Нью-Йорк мэгэзин», еще немного подождала, недоумевая, в чем причина задержки.
В половине десятого в кабинет вошел доктор Осборн. Вид у него был мрачнее тучи.
У Ким упало сердце.
— Что случилось?!
Он уселся за стол, скрестил руки, словно школьный учитель, собирающийся выставить нерадивому ученику плохую оценку.
— Почему вы мне не сказали? — спросил он, раздуваясь от гнева.
Чего не сказала? Должно быть, ее анализ крови показал что-то ужасное… Тонио заразил ее какой-нибудь дурной болезнью? Она не подходит для роли донора?
— Почему вы мне сразу во всем не признались? — повторил он вопрос. — Мы бы тогда и не затевали эту комедию с анализами!
— Не понимаю! — в замешательстве вскричала Ким. — Чтоя должна была сказать?
— Почему вы не сказали мне, что она вам неродная мать?
Ким задохнулась.
— Вы с ума сошли… — прошептала она. — Неродная мать? Вы точно сошли с ума! Чего, ради всего святого, вы добиваетесь?
Наступила гробовая тишина. Доктор Осборн внимательно смотрел на нее, и на лице его было написано недоверие. Наконец он смягчился:
— Вы разве не знали, что вы приемный ребенок?