Карпатские орлы
Шрифт:
С Ефимом Михайловичем Моргуновским мне довелось служить немногим больше месяца. Если подходить к этому сроку не с довоенной, а с фронтовой меркой, то он равен годам. Ведь каждый день, каждый час мы были на виду друг у друга. Вместе делили тяготы фронтовой жизни. Вместе сплачивали в единый боевой коллектив полковую красноармейскую семью. Вместе вырабатывали и принимали решения, основанные на боевых приказах командования дивизии, с учетом конкретных боевых задач, которые получал наш полк. Что больше всего привлекало меня в характере, стиле и методах работы Моргуновского? Прежде всего его партийный подход к оценке событий и явлений, к вопросам командирской
— Подобно тому, как цемент скрепляет воедино массу бетона, — говорил он, — так и партийно-политическая работа делает монолитным боевой дух личного состава полка, обеспечивает тот моральный фактор воинского коллектива, без которого нет и не может быть победы над врагом.
Сердцем и душой Моргуновский отдавался полку, беззаветно любил его, гордился, что полк заслужил гвардейское Знамя. Вместе с тем его охватывали тревога, живая боль, если полк или его отдельные подразделения постигала временная неудача. Он дневал и ночевал в подразделениях. В любых, даже самых острых ситуациях — а их на фронте было немало — он не терял бодрости духа, не предавался унынию, не шарахался из стороны в сторону, как это иногда бывало у некоторых слабовольных командиров. Энергия, уверенность в своих силах и в силах личного состава полка, спокойствие, чуткость и уважение к подчиненным — все это было у Ефима Михайловича. На первых порах ему не хватало фронтового опыта, особенно опыта ведения боев в горах. Он присматривался к действиям высококвалифицированных командиров, впитывая передовой опыт. Его выручало умение советоваться с людьми — и старшими, и младшими по рангу, — умение опираться на партийный и комсомольский актив.
У меня, у всех наших однополчан остались самые светлые воспоминания о Е. М. Моргуновском.
Отдав последние почести командиру полка, мы с майором А. П. Петровым сразу же направились на КНП 2-го батальона. Надо было помочь комбату и роте Григоряна переправиться через линию фронта к основным силам 2-го батальона — на высоту 687. Комдив Колдубов решил активизировать боевые действия в тылу врага.
Заросшие кустарником овраги скрыли от противника 4-ю стрелковую роту, минометчиков, пулеметчиков, саперов, бронебойщиков, приготовившихся к переходу через линию фронта. Здесь же были артиллеристы-корректировщики, отделение полковых разведчиков и группа санитаров, возглавляемая старшим лейтенантом медицинской службы Л. Л. Еськиной. Командовал всей группой командир батальона Михаил Брагин. В группе находился и парторг полка старший лейтенант Л. Б. Консон.
Не могу не сказать о конфликте, который возник между Любовью Еськиной и командиром разведвзвода Моничем.
— Товарищ гвардии майор, нельзя ли приказать нашим медикам не брать с собой это… ненадежное существо?
Разведчик пояснил, что речь идет о гнедом костистом старом мерине.
— Ведь может заржать!
Горячая, неуступчивая, строптивая Люба тут же взорвалась:
— Как вам не стыдно нашего работягу называть ненадежным существом! На чем же мы раненых будем вывозить?!
Погладив мерина по холке и смягчившись, Люба добавила:
— Он у нас хороший, смирный, дисциплинированный.
Ездовой Назарбаев подтвердил:
— Хороший, порядок знает. Васькой звать. Не раз на волокуше раненых с поля боя вывозил.
Сейчас, в век технической революции, космических скоростей, спор о мерине может показаться пустяковым. Тогда же, в условиях
Мы рассудили, что следует согласиться с Еськиной и Назарбаевым. Васька был «реабилитирован». Его включили в группу прорыва.
С наступлением темноты группа Брагина после артиллерийского налета перешла шоссе и соединилась с 5-й и 6-й ротами.
Когда сумерки окутали все вокруг, в 5-й роте состоялось партийное собрание. Обсуждался один вопрос: прием в члены ВКП(б). Рассматривалось заявление кандидата партии сержанта Василия Голованя.
Собрание открыли в защищенном от обстрела месте — у обрывистого берега реки Лаборец. Шум горной реки вынуждал коммунистов говорить очень громко. Люди сидели на прибрежных камнях, на гибких кустах лозняка, плотно примятых к влажному песку.
На собрание пригласили всех красноармейцев отделения Голованя. Председательствовал парторг роты старший сержант Сарычев.
— Начнем, товарищи.
Все потушили папиросы, притихли.
Объявив повестку дня и зачитав заявление Василия Голованя, Сарычев спросил:
— Будут ли вопросы к товарищу Голованю?
— Знаем Голованя. Весь на виду, — отвечали бойцы.
— Тогда сам скажи, о чем думаешь, что у тебя на душе, — кивнул Сарычев, сержанту.
— Без партии мне никак нельзя, — начал Василий, волнуясь. — Еще мальчонкой я услышал о Ленине. А потом, когда повзрослел, пас колхозное стадо, прочитал не одну книжку про Ленина. Вот тогда и поклялся, что стану коммунистом. А теперь — война. И пуще прежнего у меня желание быть в партии. Все ей готов отдать…
Потом попросил слова беспартийный боец Сурман, недавно призванный в армию.
— Хороший командир Головань, — сказал молодой красноармеец. — Я совсем не умел воевать, боялся. Головань меня научил. И во время последнего наступления он мне помог. «Следи, — говорит, — за мной, что я делаю, то и ты делай». Я так и поступал: он бежит вперед — и я за ним, он стреляет — и я тоже. Потом Головань выбил немцев из окопа, двое побежали, а третий на него гранатой замахнулся. Ну я в него очередь…
— Молодец, Сурман, хорошего бойца из тебя воспитал Головань, — одобрили красноармейцы.
В партию Головань был принят единогласно. К выполнению обязанностей члена партии ему пришлось приступить в тот же вечер.
Закрыв собрание, парторг Сарычев подошел к Голованю:
— Давайте побеседуем с молодыми бойцами, как они чувствуют себя после боя…
— Это верно, подбодрить их надо.
Обстановка на участке 4-й роты была тревожная, напряженная. Бойцы сидели в прибрежных зарослях, курили, тихо разговаривали. Потом громко заспорили. Сарычев и Головань услышали низкий голос с характерным акцептом. Говорил красноармеец Евтихий Волик. В роту он прибыл из склада обозно-вещевого снабжения. Родом с Западной Украины.
— О чем, братцы, речь? Чего спорите? Нас примите в свою кучу, — пошутил Сарычев.
— Да вот с Воликом толкуем, вечно он бурчит и ноет. Меньше, мол, старайся, побольше спи. Все равно, мол, нас здесь угробят.
— А разве не так? — огрызнулся Евтихий Волик.
— Значит, «меньше старайся»? А вы как думаете? — обратился сержант Головань к сидевшему рядом Мирославу Сурману.
— Уцелеешь или нет, а воевать все равно надо. Кто же за нас это сделает? — ответил Сурман.
— В том и вся суть — воевать надо. Не мы затеяли войну, нам ее фашисты навязали. А уж коли война идет — победить надо.