Карт-Бланш для Синей Бороды

Лакомка Ната

— Давай так и назовем его, Бланш? — заливался соловьем господин Маффино соловьем. — Зимний поцелуй!

— Нет, мы назовем этот торт по-другому, — сказала я сквозь зубы.

— Как же? — удивленно спросил торговец.

— Вы же сказали, что торт похож на каменные плиты? Пусть будет торт «Развалины графского замка»! — выпалила я.

Позади раздался смешок, но когда я оглянулась — в коридоре уже никого не было. Граф исчез так же бесшумно, как и появился.

Прежде, чем вернуться, я придирчиво рассматривала собственное отражение в зеркале — не хватало еще появиться перед гостями перепачканной сахарной пудрой или с шоколадным пятном

где-нибудь на платье. Но все было в порядке, и я проскользнула в зал, надеясь, что матушка не заметила моего отсутствия.

Матушка не заметила, потому что была увлечена беседой с молодым человеком, одетым в изысканный синий камзол, сшитый точно по фигуре — как носят в столице. Удивительно, каким образом господам рыцарям удается двигаться в подобных одеждах, и почему эти новомодные камзолы не трещат по швам, когда господа поднимают руки. Я встала рядом с матушкой, стараясь не слишком привлекать к себе внимания — как будто я стояла здесь все это время.

— Констанца особенно хороша, — говорила матушка, продолжая разговор. — Джерард был бы счастлив увидеть ее такой красивой, такой довольной.

— Да, Констанца просто создана и для этого зала и для этого паркета, — засмеялся молодой человек, следя взглядом за моей сестрой, которая порхала в танце, скромно улыбаясь своему кавалеру — миловидному и щеголеватому молодому человеку, только в темно-зеленом камзоле. — Но я бы хотел встретиться с Бланш.

Я удивленно встрепенулась

— Она сейчас придет, — сказала матушка со смехом. — То есть надеюсь, что придет! Ведь я понятия не имею, куда она убежала. Она такая же неуловимая, как в то время, когда вы были совсем еще малышами.

Теперь засмеялся и молодой человек. Потом он оглянулся — и замолчал, увидев меня.

— Реджи? — я смотрела на своего друга по детским играм в радостном изумлении. — Никогда бы тебя не узнала!

11

И в самом деле — из тощего подростка он превратился в широкоплечего, очень привлекательного юношу. Голубые глаза по-прежнему светились задором, но взгляд этих глаз показался мне незнакомым, далеким. Это был взгляд человека, который многое повидал, многое знает и обо всем имеет свое собственное мнение. В нем не осталось ничего от бесхитростного детства, и я вдруг огорчилась, понимая, что все эти годы у Реджинальда была своя жизнь, никак не связанная со мной, с Ренном, и с нашим общим прошлым.

— Неужели я так переменился? — спросил Реджинальд. — А вот я тебя сразу узнал. Твоя улыбка осталась прежней. Как поживаешь, Бланш?

Я не успела ответить, потому что заиграли популярный танец «На четыре угла», и Реджи протянул мне руку, приглашая танцевать.

— Вот и правильно, — поддержала его намерения матушка, — лучше всего беседовать в танце.

Я вложила руку в ладонь Реджи, и он увлек меня в круг танцующих.

«На четыре угла» — это даже не танец. Это возможность перетанцевать со всеми. Музыка длится долго, несколько раз происходят смены пар, и можно наговориться вдосталь без строгих матушек и тетушек.

Реджи лихо притопнул, начиная движение, и я притопнула в ответ, позабыв, что все могут увидеть мои потрепанные туфли. Три прихлопа, соприкоснуться ладонями, поворот, еще поворот…

— Отлично танцуешь, Бланкетта! — поддразнил Реджинальд, вспомнив мое детское прозвище. — А на «корзиночку» осмелишься?

— Осмелишься ли ты? — засмеялась я.

Мы переплели руки и прошли

несколько кругов бок о бок, ни разу не споткнувшись и танцуя так, словно только этим и занимались всю жизнь.

Реджинальду были известны большинство танцевальных фигур, и если многие кавалеры в зале не могли похвастаться грацией и знанием танцевальной науки, то Реджинальд вел меня уверенно, привлекая всеобщее внимание. Я была уверена, что и ему понравилось танцевать со мной, потому что когда произошла смена партнеров, он постоянно высматривал меня в толпе и кивал, к огромному неудовольствию его новой партнерши.

Что касается меня, то я купалась в музыке, в улыбках и комплиментах, которые, наконец-то получала от молодых людей. Один раз мне пришлось танцевать с самим судьей, и бальи[1] после долгого хмыканья и откашливания сказал, что у меня чудесная улыбка, и что от нее на сердце теплеет. Я была так счастлива, что тут же простила его дочь за обидные слова. Какая разница, что там болтает Алария? Надо радоваться, а не копить злобу!

Граф тоже танцевал, и я время от времени посматривала на него. Он двигался легко, хотя и не так ловко, как Реджи, а его партнершам было и вовсе неловко — почему-то граф упорно подавал им в танце левую руку. Он прошелся с Констанцей, и, судя по выражению лица моей сестры, она не смогла даже ответить ему, когда он заговаривал. Танцевала с ним и леди Алария. Вот ее точно не сковывало смущение. Она что-то рассказывала графу — прищуривая глаза и с выражением, он даже пару раз усмехнулся, слушая ее. С замиранием сердца я ждала, когда придет моя очередь танцевать с хозяином праздника. Мысленно я готовила себя к непринужденной беседе, и если бы графу вздумалось насмешничать по поводу моих кулинарных способностей, я бы ответила со спокойным достоинством.

Но когда мы очутились лицом к лицу, я почувствовала, что вся моя решимость растаяла, как лед.

Руки наши соприкоснулись, и это прикосновение заставило меня вздрогнуть. Анна права — в графе с избытком и отталкивающего, и привлекательного. Отталкивающего, на мой взгляд, больше, но вот он повел меня в танце, и я не пошла — а полетела по паркету. Трижды мы обошли зал, и по правилам этикета надо было бы начать беседу, но и я, и граф молчали.

Наконец он заговорил и начал с вежливой похвалы:

— Мне даже в столице нечасто встречались такие приятные партнерши. В танце, разумеется.

И хотя в его словах не было ничего оскорбительного, я покраснела. Но молчать, как провинциальная барышня, не собиралась и сказала:

— Возможно, все дело в том, что вы подаете партнершам левую руку, это не так удобно.

— Правая рука — только для моей жены, — так же вежливо произнес граф, а я снова залилась краской до ушей.

Никогда еще я не мечтала, чтобы танец закончился поскорее. Но вот снова произошла новая смена партнеров, и я очутилась в объятиях Реджинальда.

— Уделишь мне минутку? — спросил он тихо, проводя меня по залу в последний раз.

— Хочу поговорить с тобой наедине.

Я передернула плечами, потому что была слишком взволнована, и взволнована вовсе не потому, что Реджинальд запросил разговора. Реджи проводил меня к матушке, задержался, чтобы поболтать, а потом извинился, что должен нас покинуть:

— Всегда хотел посмотреть зимний сад в графском доме, — сказал он со смехом, — и очень рад, раз выдалась такая возможность.

Он многозначительно посмотрел на меня и ушел, а матушка закашлялась, скрывая смех.