Карт-бланш императрицы
Шрифт:
— Захочет! — огрызнулся Петр. — Завтра мы пообедаем в последний раз, и ее величество отправится в Шлиссербургскую крепость. Затем развод, и венчание с тобой, моя страшная хромоножка.
Оба заметно повеселели. Петр хлебнул из походной фляги, чувствуя, как теплеет в горле и проясняются мозги. О разводе он пока старался не думать. Все утрясется — потом и как-нибудь. Если выбирать гнев Екатерины или больную ярость Воронцовой, он предпочтет гнев Екатерины. С ним намного легче справиться. Обед в честь именин императора придумала Воронцова.
— Хоть поест напоследок!
И вот теперь, думая об этом "напоследок" Петр чувствовал себя не очень уютно. Как, впрочем, и последние месяцы. Эйфория после смерти императрицы давно прошла, на смену пришел страх. Несколько раз, допившись до скотского состояния, он видел в коридорах дворца призрак умершей императрицы. Она была в тканном серебром платье, в котором ее и похоронили, на желтом нарумяненном лице застыл немой упрек. Призрак следовал за ним по пятам, словно силился что-то сказать. Но как Петр ни напрягал слух, он не расслышал ни слова. Последний раз она приходила вчера. И чертушка впервые заметил на ее шее черные пятна — отпечатки чьих-то пальцев. По щекам катились восковые слезы. Она попыталась его перекрестить, но рука бессильно упала, словно между ними навеки протянулась невидимая прозрачная стена.
Он хлебнул еще, разгоняя тяжелые мысли. Воронцова к счастью молчала, разглядывая на скрюченной лапке его вчерашний подарок — тяжелый перстень с огромным бриллиантом. Все прекрасно: вон день-то какой стоит чудесный! Солнце, на небе ни облачка, в окна дует свежий приятный ветерок. И почему он решил, что вчерашний призрак сулил ему смерть?!
К императорской карете подскакал князь Трубецкой:
— Ваше императорское величество, мне сообщили, что в петергофской резиденции императрицы нет. Она в павильоне "Монплезир".
Петр равнодушно пожал плечами:
— Значит, так и не послушалась. Что ж, пусть пеняет сама на себя. Поворачивай к "Монплезиру". Нанесем императрице долгожданный визит.
Воронцова оживилась:
— Вот видишь, Петруша, а ты еще сомневался, как с ней поступить. Наказывать за строптивость нужно, наказывать!
— Накажем, — Петр лениво притянул ее к себе. — Сама и накажешь.
Через полчаса кареты остановились у павильона "Монплезир". Петр вышел из кареты, оглядываясь по сторонам. Не будучи слишком сообразительным, он не сразу понял, почему придворные выглядят такими растерянными.
Павильон казался мертвым. Двери и окна закрыты. Вокруг — тишина.
— Спряталась! — довольно отметил чертушка, вспомнивший об их детской забаве — игре в прятки. — Испугалась! Ха-ха! От нас не уйдешь! Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать.
Он пробежал по дорожке и распахнул дверь. Тихо. Пусто.
— Катерина! Выходи! Все равно тебя найду.
Ногой подал хрупкие дверцы в зимний сад. И пошел, сбивая кадки с редкими растениями и цветами. Бац! В сторону полетела китайская
— Катерина!
Увидев при входе застывших придворных дам, приказал:
— Всем искать!
Дамы зашелестели платьями, брезгливо обходя развороченные вазы и комья мокрой земли. Тем временем Петр переместился в кабинет, отделанный в китайском стиле. Беглый осмотр показал, что императрицы нет и здесь. Император впал в бешенство и помчался в музыкальный салон. Потом в спальню. Вот ее вещи, небрежно брошенные на кровати, стульях. Вот парадное платье. Вот драгоценности, оставшиеся на туалетном столике. Любопытная Воронцова мигом сунула нос в шкатулку.
— Не трогай! — прошипел Петр. — Катерина! Выходи!
— Может, она гуляет, — предположила Воронцова, унизывая уродливые пальцы бриллиантовыми кольцами. Приказа Петра она, естественно, не послушалась.
— Где она может гулять? — заорал Петр. — Я-то здесь! И я приказал ей меня ждать.
В гневе он начал рвать платье жены:
— Вот тебе! Ненавижу! Вот тебе! — и вдруг застыл, прислушиваясь. — Тише!
Легкие крадущиеся шаги. Скрип. Медленный поворот золоченой ручки.
— Ага! Вот ты где! — Петр рванул на себя дверь.
И столкнулся с Михаилом Воронцовым.
— Государь! — только что и смог Воронцов прошептать, утирая холодный пот со лба.
— Нашел? Где она?
— Мы нашли садовника. Он уверяет, что на рассвете императрица уехала в Петербург.
— Зачем? — на лице Петра появилась рябь размышлений.
— Государь! Мужайтесь! Только что прискакал мой тайный агент. Сегодня в столице императрица провозгласила себя единственной и законной государыней.
В первую минуту чертушка ничего не понял.
— Зачем? Это же глупо! Государь — я!
И вдруг все суровая правда обрушилась на его изможденное сознание.
— Меня низвергли?
Воронцов едва сдержался, чтобы не выругаться вслух — сообразил наконец!
— Ваше величество, — канцлер кусал губы, не зная, что сказать: — Крепитесь, Ваше величество! Смелее! Одного вашего слова, одного властного взгляда достаточно, и народ падет на колени перед царем! Солдаты вашего полка готовы выступить тотчас же. Мы немедленно идем на Петербург!
— Как же так? — потерянно спросил Петр, комкая в руках обрывки жениного платья. — Мы, что, не будем праздновать мои именины? — и зарыдал, катаясь по полу. — Как она могла так со мной поступить! Как она могла! Мы же повенчаны перед богом! Это я — государь, а она, девка прусская, которая невесть что о себе возомнила! Не праздновать мои именины!
Воронцовы переглянулись. Елизавета показала родственнику глазами — давай, выйдем. Как только они оказались в китайском кабинете, она сухо и деловито потребовала от брата объяснений: